— Извините, пожалуйста, — сказал Умед и по своей восточной привычке слегка поклонился, сложив ладони с очень красивыми пальцами.
У нас с Умедом были репутации вежливых, хороших студентов — московская девочка из приличной семьи и восточный человек-коммунист.
— Извините. Ключ у нас. Вот ключ.
Сказал Умед и вытащил из кармана зажигалку. Потом номерок из гардероба. Студенческий билет. Колпачок от ручки. Проездной в пластиковой рамочке. Фантик от шоколадки. Очень классный складной ножик.
Я тоже вытащила из карманов всё. Вытряхнула сумку.
Мы сходили в буфет, спросили у тёти Гали, перерыли подносы с грязной посудой. Ключа не было. Нигде. Коммунисты подозрительно и близоруко смотрели на нас, а потом туго набились в кабинет кафедры кинодраматургии и обсуждали причудливые решения партии. (Стоял восемьдесят шестой или восемьдесят седьмой год.) Нас с Умедом заставили написать объяснительную записку. Девушке из учебной части слегка влетело, но в целом всё обошлось. Наверное, потому что Умед сам коммунист. Иначе нам несдобровать. Вот какая история… Ха-ха-ха…
Смешно им… А я из-за всей этой истории не попала в одно хорошее место. Были такие коммуналки, где читали стихи и пили вино, хозяева обязательно издавали ротапринтный журнальчик, и там легко могли повязать. Кто не боится, тот приходит. Пока мы валандались с поисками ключа, пока разбирались с коммунистами и писали объяснительную, друзья, назначившие мне встречу на «Кропоткинской», ушли, а адреса я не знала. Потом они все дразнили меня, что я забоялась «повязки». Особо рьяные вообще чёрт знает в чём заподозрили, чуть ли не бойкот объявили. «Там был Никола! — вспоминаю я. — Никола писал стихи!» Он «подавал надежды». Это действует покруче костюма зайчика… Мы дружили в юности, потом не виделись очень долго, и мне известны только две точки Николиной жизни — чудесные стихи в двадцать лет, алкоголизм и работа курьером в сорок пять. Между этими точками — жизненный опыт, мужание, столкновение с окружающей действительностью, жёны, дети…
Алкоголизм как результат лобового столкновения с реальностью. Это ещё цветочки. Лобовое столкновение с реальностью может повлечь за собой травмы, несовместимые с жизнью.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Николу, и он по привычке виновато улыбается.
На машине мы приезжаем прямо на лётное поле, вертолётики выстроились в ряд, мы едем вдоль этого ряда, у каждого борта стоит кто-то типа кондуктора из пригородных автобусов (только вот сумки с мелочью и рулонов с билетами на животе не хватает). Мы все вопросительно смотрим на этих кондукторов, но они качают головами и показывают — езжайте дальше. Последний вертолёт самый маленький, стрекоза стрекозой, мы забираемся в железную утробу этого бедняги. Лавки вдоль стен и даже кто-то вроде стюардессы — пожилая тётка в ватнике, с ярко накрашенным ртом гостеприимно пошучивает, раздаёт карамельки и семечки.
