Но Мельтиар не спал.
Сквозь марево дремоты я чувствовала каждое его движение и каждых вдох. Его руки блуждали в моих волосах, замирали на миг, скользили вниз, оставляли горячие следы на спине, повторяли линии тела. Сквозь волны забытья я пыталась дотянуться до Мельтиара, но различала лишь стену усталости. Такую высокую и несокрушимую, что даже сон не может ее одолеть.
Раз Мельтиар не может заснуть, значит и я не должна.
Усилием воли я вынырнула из марева полусна и открыла глаза.
В шатре было темно. Я лежала, уткнувшись в плечо Мельтиара. Отблески ночника текли по его коже, как лунный свет. Волосы расплескались по постели, черные на темных простынях. Я коснулась их, и Мельтиар обнял меня крепче.
Я вспомнила, почему не хотела засыпать.
Весь день я хотела спросить Мельтиара, что было утром, вернулась ли память. Но мы тренировались, на берегу и на корабле, среди ветра и плеска волн, — пока не стемнело. А когда вернулись в шатер, я забыла о словах.
— Ты что-нибудь вспомнил? — Такой простой вопрос, но голос едва меня слушался, словно я спрашивала о чем-то запретном.
— Нет. — Ответ растаял в воздухе, остался лишь шум ветра за стенами шатра и чьи-то голоса вдалеке. Я думала, что Мельтиар не скажет больше ни слова, но он продолжил: — Воспоминания вернутся постепенно. Песня разрушила завесу, которая их сдерживала, но они придут не все сразу. Наверное, так лучше. Проще будет осознать.
Стена усталости не смогла заслонить его чувств, они горели позади каждого слова, — не лучше, не проще, нужно сразу узнать все.
Что было с ним там, в чертогах тайны?
Я зажмурилась, пытаясь успокоится.
— Ты расскажешь мне, — спросила я, — когда вспомнишь?
— Да, — ответил Мельтиар.
Кори простился с нами на краю лагеря.
Солнце уже скрылось, первые звезды мерцали в сумеречном небе. Вечер тек по земле, похищал краски, оставлял лишь синие тени и алые искры костров. Мы стояли, держась за руки, и я пыталась хоть на миг забыть о том, что нас разделили, мы больше не одна команда. Но сумерки не могли скрыть узор преображения на одежде Коула. В его прикосновении сквозили отзвуки чужой силы, и я чувствовала его одиночество — острее, чем прежде. Кори возвращается в город, я скоро уплыву, а Коул останется здесь. Один, вдали от всех, кто ему близок, в команде, с которой не смог сродниться.
Но Кори сказал, что восстановит нашу связь. Мы сможем дотянуться друг до друга даже через море, — он повторял это сегодня и сжимал наши руки. Я чувствовала — или угадывала — как сквозь переплетенные пальцы течет невидимый свет, голос души Кори. И, должно быть, он отдал почти без остатка нам с Коулом сияние своей жизни, — и теперь казался прозрачным, готовым в любой миг оторваться от земли. Таким же невесомым стал его голос, а глаза блестели как в лихорадке.
