- Я ищу одну тонкую книжечку, - сказал он. (Очевидно, он не сумел найти ее сразу, поскольку из-за одолевавших его мыслей не присматривался к корешкам внимательно.) - Впрочем, эти три строчки... из одного стихотворения. .. я их тебе прочту и по памяти, - пробормотал он, снова поворачиваясь к Гари.
Чего хотел тогда, сам я не догадался:
Был слишком робок, сумрачен, закрыт
И по своей вине чужим тебе остался.
Матье выталкивал строки сквозь суженную гортань; голова кружилась, как у стоящего на краю пропасти; из-за страха, что он может в эту пропасть упасть, губы у него побледнели, а рот скривился. Когда же стихи наконец были выговорены, в нем будто все разгладилось. Ответа, похоже, он не ждал. Поскольку использовал паузу, чтобы возобновить свою речь:
- Только не воображай, что стихотворение мое. Его написал Август фон Платен. Этой и подобными строфами он навлек на себя оскорбления. Генрих Гейне, который сам был сифилитиком, больным - потому что не отказывался от плотских радостей, - обливал грязью великого поэта только за то, что тот жаждал радостей, соответствующих его натуре, - Матье замолчал, но вскоре продолжил свою мысль:
- Многие желали тех же радостей, что и Платен. Хем-Он, например: царский сын, который возвел для своего друга Хеопса прекраснейшую из всех пирамид. Эдуард II Английский, которого убили, насадив на раскаленную кочергу. Микеланджело, Шекспир, Рафаэль, Леонардо, Розенмюл-лер, Букстехуде, Клейст... музыканты, поэты, художники, архитекторы... их были тысячи. А из обратившихся в безвестный могильный прах - миллионы и миллионы. Такова правда.
Гари и на сей раз промолчал. Ответил, но с большим запозданием:
- Ты забыл упомянуть ныне живущих.
- Я все же хочу найти книгу, - сказал сын директора пароходства. Губы его опять сузились. Он повернулся к книжным рядам, вытащил один том (долго искать не пришлось), быстро пролистал. И стал читать вслух:
Тепла над Римом светлая зимняя ночь.
Мальчик! Пойдешь со мною, рука в руке,
Коричневой щекой прижимаясь
К златоволосому другу!
Ты, правда, беден, а все ж таки речь твою
Я предпочту словесным изыскам франтов.
Не устою перед очарованьем
По-римски лепечущих губ!
О благодарности мне не шепчи, не смей!
Как равнодушным остаться, коли висит
Боли слеза на чудной реснице?
Украшеньем такого глаза!
Видел бы Вакх ее, после беды Ампелоса
Он бы тебя отличил и лишь тебя одного
Наделил подведшим того сатира
Ощущением равновесия!
Мальчик, отныне любимой святыней моей
