ПРОФЕССОР. Какая разница? По-моему, лучше умереть сразу, чем ждать, мучаясь.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего подобного. Пока до меня дойдут, я успею насладиться
предсмертными воплями бандитов, а потом — твоими. Пилить-то будут медленно. Ха-ха!
ЖОРА. Ни единого звука от меня не услышишь, сволочь!
КОНТУШЁВСКИЙ. Как бы ни так. Мысль — не крик. В теле не удержишь.
ПРОФЕССОР. Не переживайте. Согласно закону сохранения энтропии, не существует того, чтобы свет пожрал тьму и наоборот. Я это к тому говорю, что полного счастья в природе не бывает. В любой светлой материи при внимательном рассмотрении можно найти черные точки. Так и с Контушёвским. Я уверен, что ему достанется что-нибудь одно. А раз вы первые попадаете под пилу, то он, возможно, и насладится вашими мучениями.
ЖОРА. А дальше?
ПРОФЕССОР. А дальше — его не срубят.
КОНТУШЁВСКИЙ. Чушь!
ПРОФЕССОР. Ну-ну, посмотрим.
КОНТУШЁВСКИЙ. Тебя срубят раньше меня. Поэтому ты-то точно ничего не увидишь.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. А что такое — видеть?
ПРОФЕССОР. Это когда рабочий с бензопилой отвернется от Контушёвского и
начнет пилить деревья вокруг него. Тогда Контушёвский увидит только его задницу.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Все равно не представляю себе…
ПРОФЕССОР. Контушёвский тоже пока не представляет. Но, когда это случится, представлять что-либо будет уже поздно.
ЛЕНЬКА. Лесорубы двинулись в лес.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ура!
ЖОРА. Ленька, а ты далеко от опушки?
ЛЕНЬКА. Нет. Впереди меня только одна рябина растет.
ЖОРА. И где сейчас люди?
ЛЕНЬКА. Подошли к рябине и заводят бензопилу.
ЖОРА. Значит, ты — следующий?
ЛЕНЬКА. Да.
ЖОРА. Давай, хоть, договоримся, где встретимся.
ЛЕНЬКА. А как? Мы же ничего не помним, и помнить не будем.
ЖОРА. Неужели, даже стрелять придется друг в друга?
ЛЕНЬКА. Может быть. Но все равно потом мы обязательно встретимся…
ЖОРА. Конечно! Ты прости, если что не так…
ЛЕНЬКА. И ты прости. И спасибо тебе, что тогда, в Афгане, спас меня.
ЖОРА. Не за что. Ты бы сделал то же самое. Я знаю.
ЛЕНЬКА. Да, Жора. Но… Черт! Вот что я хотел выяснить! Немо, эй, Немо!
НЕМО. Слушаю.
ЛЕНЬКА. Ты говорил, что мы здесь уже в третий раз. Кем мы были в позапрошлой жизни?
НЕМО. Может, не стоит об этом говорить? Вы так трогательно прощались. Как родные братья. Я даже прослезился смолой… Мне кажется, опять-таки — не стоит омрачать правдой минуты расставания…
КОНТУШЁВСКИЙ. Еще как стоит! Ты, Циммерман, был троцкистом, и звали тебя –
Панкрат Непейпойло. А твой дружок Жорик был следователем НКВД, и носил не менее чудесное имя — Лейба Захерштуцер. Но тогда он с тобой не дружил, а вгонял тебе иголки под ногти, добиваясь признания, что ты — англо-франко-гренландский шпион. И, кстати, добился. Потому, что был хорошим следователем. Тебя расстреляли, как врага народа. А Захерштуцера пустили в расход три месяца спустя, во время чисток аппарата НКВД. Вы
