ХАСАН. Всевышний свидетель! Клянусь, что если мы станем людьми, то я
потрачу всю жизнь на поиски Контушёвского! И когда найду — а пророки мне в этом помогут — я предам его самой медленной и мучительной казни!
КОНТУШЁВСКИЙ. Давай, давай! Только не забудь, что я — специалист в этом плане
похлеще тебя. Так что — милости просим. Обеспечу торжественную встречу.
ХАСАН. Я прикую тебя цепями к железной решетке и буду крутить ее над
малым огнем. И когда ты начнешь превращаться в розовую христианскую свинью, я стану поливать тебя твоим же жиром! Чтобы корочка не подгорела.
КОНТУШЁВСКИЙ. Фи, какая убогая фантазия! Я сделаю по-другому. Для начала подвешу тебя за ребра на два железных тупых крюка. Потом возьму в руки стальной тюльпан с винтовым сердечником, и несколько раз проверю, широко ли расходятся его лепестки. Потом подойду к тебе сзади, и…
НЕИЗВЕСТНЫЙ. В этом месте попрошу подробнее.
НЕМО. Да хватит вам уже! Прямо, как звери!
ПРОФЕССОР. Звери такими вещами не занимаются, поэтому нечего их обижать. А вот садизм, похоже — штука заразная. Интересно, кто от кого заразился? Скорее всего — Хасан от Контушёвского.
ЖОРА. Секундочку! А кто это просил рассказать подробнее?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я.
ЖОРА. А зачем?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Мне нравятся такие рассказы. Особенно, если дело касается половых извращений.
ПРОФЕССОР. Вот кого нам не хватало! Для полного ассортимента…
ЖОРА. А ты кто?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Дерево, как и вы.
ЖОРА. Какое?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Неизвестное.
ЖОРА. Как это?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я в породах не разбираюсь.
ЛЕНЬКА. Я думал, только люди бывают тупыми, но чтобы дерево…
ЖОРА. Как тебя звали при жизни?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Да пошли вы все!
ПРОФЕССОР. Эй, эй, эй! Отключился. Надо же, фрукт какой.
ЖОРА. Ничего. Появится.
ПРОФЕССОР. Кстати, у нас же есть еще один подобный тихушник. Эй, Немо, ну-ка, рассказывай, за что тебя посадили на такой срок?
НЕМО. Отстаньте от меня!
ЖОРА. Хасан, а почему ты его называешь иудеем?
ХАСАН. А как его еще назвать, если он и есть иудей?
ЖОРА. И кто он такой?
НЕМО. Нет! Хасан, не говори! Имей совесть, ведь я доверился только тебе! Эх, где была моя осторожность…
ХАСАН. А я тебе никаких обещаний не давал. А даже, если б и давал, то они бы все равно ничего не значили. Обмануть презренного иудея — лучшее лекарство для больной души мусульманина.
НЕМО. Нет, не надо! Пожалей меня, старого…
КОНТУШЁВСКИЙ. Кого жалеть? Прибедняется, как любой его соплеменник. Нашел тут старого. Да дубу, в котором он хнычет, можно еще столько же лет выстоять, сколько он в нем просидел. Ну-ка, Хасан, быстренько говори, что он за птица. Я жду.
