Такие, как я, всегда одиноки. Даже, если нам везёт быть любимыми. Даже если у нас рождаются дети. С детьми ещё хуже – они уже рождаются не людьми, и мы-то знаем, какую судьбу им предстоит прожить. Так что лучше бы их вообще не было, наших детей.
«Люди боятся всего, что не понимают», - говорил мне Зак. Он вкусил человеческий страх в полной мере, и, сказать по правде, нёс его бремя лучше меня.
Зак говорил, что его тоже преследовали видения прошлого и настоящего. Я знаю, что он их записывал – возможно, ему становилось легче? Может, это поможет и мне? Может быть, перенесённые на бумагу, они перестанут возвращаться ко мне в кошмарах?
Мне просто страшно, ужасно одиноко, и я знаю, что ни с кем не могу поделиться этим безумием. Я научилась в полной мере владеть своей силой, но эти видения иссушают меня тяжелее, чем самое могущественное заклинание.
Вряд ли, конечно, бумага поможет. Но это лучше, чем лежать в кровати очередного любовника, погружённого мной в волшебный сон, и разговаривать сама с собой.
Кажется, я схожу с ума.
…Магианцы могут сколько угодно называть меня ледяной королевой и рассказывать сказки про то, что меня послали боги в им назидание. Но у меня была вполне обычная семья – по крайней мере, до пяти лет.
Я родилась в небольшой деревушке на севере Мальтии – в семье кузнеца. Мой отец, овдовев, пошёл против воли старейшин, взяв в жёны чужеземку. У меня было двое сводных старших сестёр и трое братьев. Я совершенно их не помню – мы вряд ли много общались. Они не любили мачеху, и меня не любили тоже. Впрочем, не помню, чтобы я вообще с кем-то общалась, кроме родителей – обычно я играла или у самого дома, или в любимом закутке за печкой, за что отец звал меня Сверчком.
Лицом я пошла в отца. От него у меня иссиня-чёрные волосы и яркие глаза. Разве что черты слишком тонкие – это от матери. У отца были грубее. Я помню его совсем мало – только лицо да удивительно мягкие губы, когда он сажал меня на колени и целовал в щёку перед сном. И прозвище – Сверчок. Да, и руки – у него они были большие и мозолистые. С тех пор к мозолям на руках у меня слабость.
Моя мать была с Востока. Как она оказалась на Севере, я понятия не имею. Возможно, на родине узнали, кто она такая, и потому ей пришлось бежать. За всю свою жизнь она ни разу не призвала ту силу, которой наделён наш род – даже перед смертью, даже когда моя жизнь была в опасности. Когда меня уводили, и она знала, куда и зачем – она не сделала ровным счётом ничего, чтобы это остановить.
