Провалиться мне на этом месте, если вру.
И вот с того дня Наполеон, теперь я точно вспомнил, что это был он, вроде как умом тронулся. Отвернулась от него Фортуна. Через год взяли Наполеона в плен англичане, увезли на остров Святой Елены и приковали тяжеленной цепью весом в сто фунтов[86] к большому камню. Целых двадцать пять лет просидел там император. Что ты на это скажешь?
— Ничего не скажу. Во-первых, я — не император, а во-вторых, нет у меня перстня за миллион и повара, который жарил бы для меня рыбу.
— Ладно, поживем — увидим, — с кислым видом ответил парижанин, задетый за живое таким пренебрежением.
Но предсказание его неожиданно сбылось.
Два дня стоял легкий туман, мешавший астрономическим наблюдениям капитана. Констан Гиньяр забеспокоился, как бы шхуна снова не пошла назад, и то и дело выбегал поглядеть, что делается снаружи.
— Куда ты все бегаешь? — спрашивали товарищи.
— Смотрю, не рассеялся ли туман, чтобы сказать капитану.
— А обморозиться не боишься?
— Нет, не боюсь!
Но, выбежав в очередной раз на палубу, нормандец простоял там больше четверти часа, задрав голову, под пронзительным ледяным ветром.
Увидев наконец несколько звезд в небе, он опрометью бросился в каюту, ни на секунду не задержавшись, как это положено, в тамбуре, и, влетев прямо с мороза в теплое помещение, закричал:
— Капитан! Небо расчистилось… звезды… — Не договорив, он без памяти повалился на стул.
Подбежал доктор.
— Быстро берите носилки и тащите его в тамбур. У него нос отморожен! — воскликнул врач. — Так! Хорошо! А теперь принесите снега.
Нормандца в минуту раздели. Он лежал неподвижный, лицо опухло и посинело, брови и борода заиндевели, нос был белым как мел.
— Хорошенько разотрите ему снегом тело, а я займусь лицом.
Констан вскоре зашевелился и обрел дар речи.
— Что со мной, черт подери? Мне словно память отшибло морозом. Ничего не помню.
— Ожил? — спросил доктор, запыхавшись от усиленной работы.
— Как будто полегчало, только носа не чувствую. Мать моя! Неужто отмерз?
— Помолчи, сейчас мы тебя уложим в постель, и к завтраку будешь здоров. Но впредь будь осторожен, не то придется тебе получать свою надбавку подо льдом!
— А мой нос, господин Желен?
— О нем позже поговорим!
На другой день, как и предсказал доктор, нормандец уже чувствовал себя совершенно здоровым, только нос стал похож на баклажан: такой же большой и синий. Он причинял Констану массу неприятностей. Вначале болел, потом стал сильно чесаться, слезла кожа, но опухоль в конце концов опала благодаря всевозможным снадобьям. Через две недели нос принял свой обычный вид, только стал еще более курносым, самый кончик его отвалился, и долго оставался оранжевым, как морковка.
