На другой день за столом Отилия была в таком же безоблачном настроении, а вечером не вышла совсем. Феликс погрузился в безысходную скорбь, все стало ему противно, в голову приходили мрачные мысли. Он бросит все и, поступив кочегаром на пароход, уедет куда глаза глядят. Он воображал, как будет потрясена Отилия, как пожалеет, что заставила его страдать и уехать, видел ее в слезах. Эта жестокая мелодрама растрогала юношу до глубины души, и его уныние мало-помалу сменилось сильной, но целительной болью. Однако Феликса мучили самые разнообразные предположения: Отилия нашла письмо, но не догадалась, в чем дело, может быть вообразила, что это шутка или какая-нибудь старая записка; она по рассеянности бросила письмо, не распечатав; письмо затерялось среди вещей, и она вовсе не увидела его; она прочла письмо, но не любит Феликса. Последняя гипотеза разожгла в сердце Феликса ревность. Как! У Отилии хватает духу притворяться? Она так бессердечна, что не хочет сказать ему ни слова? Она способна любить старика Паскалопола и не обращать внимания на него, Феликса? Приступ гнева охватил его, и все порочившие Отилию слухи ожили в его памяти, приняв устрашающие размеры.
Нет, нет, Отилия держалась с ним, как сестра. Она не может его ненавидеть. Вероятно, ее рассердил его поступок. Не таким способом надо было передать ей письмо. Разве имел он право проникнуть в ее комнату? Что за непростительное легкомыслие! Следовало самому сказать ей все прямо и скромно. Мучения Феликса возрастали с каждым днем, потому что в равнодушии Отилии, если судить по тому, как она себя вела с ним, сомневаться не приходилось, а узнать судьбу письма он не мог. В тот день, когда Феликсу стало окончательно ясно, что всякая надежда потеряна, он так горевал, что позабыл вернуться домой к обеду. Его охватило безумное, неистовое желание бродить в одиночестве, и он, несмотря на мороз, прошел пешком до самой Бэнясы. Он дрожал от обиды и яростно подыскивал в уме слова, которые скажет при возвышенном прощании с Отилией. На обратном пути он устал и сел на запорошенную снегом скамью, не слыша ни стука экипажа, ни шагов. Из этого оцепенения его вывела тонкая рука, взявшая его за подбородок. Перед ним стояла Отилия.
— Что ты здесь делаешь, Феликс? Ведь я уже давно ищу тебя! Ах, сумасшедший, как ты огорчаешь меня!
И Отилия в забавном отчаянии опустилась на покрытую снегом скамью. Девушка была одета в стянутое в талии каракулевое пальто, которого Феликс раньше не видел.
