— Удивительно, — сказала Отилия, — ведь я на днях ее так хорошо пришила!
Она ни о чем не догадалась или сделала вид, что не догадывается, и ее как будто просто рассердила такая неряшливость. Покатившись по наклонной плоскости симуляции, Феликс время от времени прикидывался больным. Отилия с серьезным видом касалась своими длинными пальцами горла юноши, чтобы узнать, нет ли у него температуры, поила его чаем, сидела на краешке кровати, не позволяя ему вставать. Внезапно ей пришло в голову, что Феликс плохо питается:
— Конечно, Марина готовит как придется, я этим не занимаюсь, вот ты и недоедаешь. И слишком много работаешь.
Дополнительное питание, придуманное Отилией, сводилось, когда она об этом вспоминала, к плитке шоколада или пирожному, которые она насильно совала Феликсу в рот. Он благоразумно подчинялся, так как при этом ему удавалось слегка укусить палец девушки. Все эти проявления материнских чувств длились ровно столько времени, сколько Отилия бывала дома наедине с Феликсом. Как только Паскалопол появлялся у них или приглашал Отилию в город, она снова делалась рассеянной и нетерпеливо ждала новых развлечений. И хотя она по-прежнему была ласкова с Феликсом, он, к своей досаде, сознавал, что это уже не имеет для нее никакого значения. Если Паскалопол входил как раз в ту минуту, когда Отилия пришивала Феликсу пуговицу (однажды так случилось), девушка не бросала работу и держалась с Феликсом по-прежнему просто, но глаза ее начинали сиять и, закончив шить, она тотчас же с нескрываемой радостью бежала к помещику. Феликс оказывался всего-навсего ребенком, который не может соперничать со взрослыми людьми. Это возбуждало в нем жгучую ревность, и он решил любыми средствами выяснить положение. Не отваживаясь прямо поговорить об этом с Отилией, он рассудил, что выскажет ей все в письме, взял листок бумаги и четко написал на нем:
Отилия, я живу здесь только ради тебя, потому что люблю тебя. Иначе я давно уехал бы. Я тебя люблю, неужели ты не видишь этого?
Феликс.
Сначала он намеревался послать письмо по почте, но оно могло бы прийти, когда он будет дома, а это его не устраивало. Он надумал оставить письмо в комнате Отилии, но и тут надо было действовать осмотрительно, чтобы Марина, убирая, не выбросила его письма. Как-то утром, когда Отилия куда-то ушла, он, дождавшись, пока Марина кончит уборку, положил конверт с надписью «Домнишоаре Отилии» на софу и, скрывшись в своей комнате, с тревогой стал поджидать девушку. В час дня он услышал шаги Отилии, хлопнула дверь, заскрипела софа, на которую она бросилась, чтобы немножко отдохнуть. У Феликса стеснилось в груди, сердце бешено застучало.
