Сходство Олимпии с Симионом настолько бросалось в глаза, что Феликсу слова старика показались непонятной блажью. Позднее Отилия рассказала ему, что все это было вздорной выдумкой Симиона, к которой он упорно возвращался, когда приходил в дурное настроение. Симион владел небольшим домом, и Аглае рассчитывала дать этот дом в приданое Олимпии, но старик, не желая лишиться всего своего имущества, не соглашался. Аглае отбирала у него пенсию, отнимала все до последнего гроша, даже мизерную квартирную плату, которую он получал с жильцов своего дома. Возможно, что, отказываясь дать в приданое дочери дом, старик выражал свой протест против опеки Аглае. Паскалопол примирительно сказал:
— Вы заставляете напрасно страдать... домнишоару... доамну Олимпию... Может быть, она вас чем-то рассердила... Но в подобных обстоятельствах надо все забыть.
— Она не моя дочь! — заорал не двигавшийся с места Симион и весь побагровел.
Теперь он опять разозлится, — равнодушно, как предсказывают дождь, отметила Аглае.
У Олимпии затряслись губы, она вытащила из-за корсажа носовой платок и внезапно разразилась громкими рыданиями.
— Боже мой, ну будьте же благоразумны, — деликатно попытался утешить ее Паскалопол.
Стэникэ встал и принял благородную позу.
— Домнул Туля, пока Олимпия живет под одной крышей со мной, она находится под моей защитой, и я не позволю, понимаете вы...
Дядя Костаке с таким видом, точно у него было какое-то неотложное дело в соседней комнате, поспешно поднялся из-за стола, а Аглае безнадежно махнула рукой, прося Стэникэ замолчать. Но тот уже разгорячился:
— …оскорблять ту, которая перед богом является моей женой и матерью нашего сына!
Лицо Симиона посинело, он вскочил так стремительно, что платок упал с его плеч, и в бешенстве, с пеной у рта выпалил:
— Ты мошенник, она не моя дочь, не дам ничего, не моя дочь, ты мошенник...
Он поискал глазами, чем бы швырнуть, и, не найдя ничего, схватил пяльцы и в одну секунду изломал их на куски, с яростью разрывая канву. Он дрожал всем телом. Все молчали, слышен был только захлебывающийся плач Олимпии. После томительно долгой паузы Аглае властно сказала Симиону:
— Выпей воды!
Аурика встала и подала старику стакан воды, он послушно взял его и отпил глоток.
— Вы теперь идите, — обратилась Аглае к супругам. — Я посмотрю, что можно будет сделать.
Олимпия, вздыхая, вышла. Стэникэ, церемонно произнеся «доброй ночи», важно проследовал за ней. Симион, который успокоился так же быстро, как вспылил, огорченно смотрел на свои пяльцы и на валявшиеся на полу обрывки шерсти. Он нагнулся и, словно не понимая, что произошло, стал их подбирать. Отилия бросилась к нему, собрала все и положила на столик.
