Трухлявая лестница, не иначе поставленная для трубочиста, с треском развалилась, и со сдавленным криком проклятия Зезва полетел вниз. Рухнул прямо в кучу какого-то тряпья. Вскочил, задыхаясь и отряхиваясь. Рука… Он попытался пошевелить её. Пальцы двигаются! Зезва немного воспрял духом и принялся озираться, пытаясь понять, куда же его угораздило провалиться.
— Ни дать ни взять сказочный рыцарь Мунтис похищает невесту из дворца вешапа… — пробормотал себе под нос Зезва и двинулся к темнеющему проему дверей. — Жаль только, что вешап надрал храброму рыцарю задницу… Курвова могила, что это за…
Что-то тяжелое опустилось на голову Зезвы, и наступила тьма.
Удобно расположившись в детском кресле-качалке, королевский звездочет Ваха Гордей внимательно читал письмо, только что доставленное торговым кивским кораблем. Карлик похмыкивал, оттопыривал губу, и время от времени задумчиво чесал горб длинной школярской указкой. Наконец, отложил свиток и задумчиво уставился в окно. Затем перевел взгляд на громоздкую трубу на железных ногах, смотрящую в небо, к уже погасшим звездам.
Комнатушка, которую себе лично вытребовал звездочет, находилась в самом верху восточной сторожевой башни дворца гамгеона Красеня. В ней было все, что необходимо: кроме уже упомянутого кресла-качалки, обстановку составляли топчан, стол и пара стульев. Целая куча перин и мягких подушек (достойный Ваха питал слабость у мягкой постели), а также свежая вода для необычайно частого омовения лица рук (достойный Ваха был большим чистюлей). Две большие масляные лампы лениво чадили над дверью, а на столе возвышался подсвечник, настоящий ветеран, судя по всему державший свечи еще во времена короля Волчьей Головы.
Ваха Гордей пододвинул к окну стул и, кряхтя, взобрался на него. Там он подложил под себя правую ногу и снова обратил взгляд черных глаз к открывавшемуся перед ним пейзажу.
Начинало светать — далеко-далеко, над покрытой сероватой дымкой линией горизонта появилась нежно-розовая полоса. Кричали увлеченные утренней охотой чайки, за молом темнел парус рыбацкой лодки, а на пустынном берегу жались к костру несколько патрульных. Ваха снова взглянул на телескоп, пробормотал "Линзы сделай, на Луну сквозь них взгляни…", нахмурился и покосился на стол, где лежало прочитанное письмо.
— Странные вещи ты пишешь, друг Секундус… Очень странные, да!
Произнеся эту фразу, горбун надолго погрузился в задумчивость. Солнце уже давно золотило волны Темного моря, часовые громкими криками приветствовали мрачную донельзя смену, явившуюся наконец со стороны Площади Брехунов, насытившиеся чайки красивыми рядами взметались вместе с волнами ввысь, а Ваха Гордей по-прежнему сидел на стуле и смотрел в окно. Губы горбуна беззвучно шевелились.
