Однако молодой человек растерялся от веселости своих гостей. Они очень быстро исчерпали классические шутки о сестре Сен-Гилэр и микробах, Симон же сохранял серьезный вид, убийственный для беседы. Тогда они принялись говорить все разом, смешивая все возможные темы: доктора Марша, болезнь, горы, плохую погоду, статистику; от этого вернулись к доктору Марша, грозному человеку, возглавлявшему Обрыв Арменаз, которого, казалось, побаивались самые большие критиканы и относились к нему уважительно; наконец, один весельчак заговорил о женщинах; на что другой высказался об опасности жить между мужчин; это побудило третьего повести речь о добродетелях совместной жизни.
— Одинокая жизнь, — говорил он, — плоха. Жизнь совместная — отвратительна. Лучший вариант — умеренное сообщество. Вот почему люди, в первые годы XX века, основали санатории. В этих учреждениях человек обслуживается сообществом, не являясь его рабом. Вы живете в компании со многими, а думаете в одиночку.
Несмотря на очарование, которое Симон находил присущим Жерому Шейлюсу, он не без некоторого скептицизма слушал, как тот излагает удивительный рецепт существования, в некотором отношении создававший тот синтез противоположностей, которого люди наивно ищут всю жизнь: одиночество и общество, брак и безбрачие, город и загород и множество других…
— Что касается брака, тут не так все просто, — вмешался Сен-Жельес, огромный парень с радостной физиономией, выделявшийся броской расцветкой своего пуловера. — Не то чтобы красавиц тут не хватало, но, по правде говоря, они тут как в загоне.
— Чем они и ценны, — подбросил мысль еще один, сидевший в тени, чье лицо Симон различал слабо.
Но его прервал густой, тягучий голос, исходивший из причудливо некрасивого человека по имени Массюб.
— На что нам девки сдались? — бросил он высокомерно, вытянув толстые губы в едва уловимом выражении отвращения. — Мужчинам достаточно друг друга! Опыт санаториев это доказывает, — добавил он с фальшивым смехом, довольный своим ловким намеком.
Симон чувствовал себя не в своей тарелке. В отличие от мест, которые он обычно посещал, здесь не касались тем, имевших отношение к источникам Геродота или заменам анапеста. Он впервые в жизни с удивлением отметил, как мало полученное им образование подготовило его к участию в беседах такого рода. Он считал людские заботы ничтожными.
Однако тема беседы изменилась: теперь говорили о том, каким образом надлежит устанавливать шезлонг на «лечебке»: этим словом все называли небольшое пространство под открытым небом, находившееся перед каждой комнатой, закрытое с боков деревянными перегородками, где большинство больных лежало днем. Итак, кто-то советовал устанавливать шезлонг в зависимости от «вида», лицом к горе, о которой он говорил с большим уважением, называя ее Большим Массивом. Однако другой предпочитал противоположное направление, то есть лицом к гряде, выступавшей из-за фасада на западе. Тут первый уперся в своем мнении. Массюб, всегда готовый противоречить, стал ему доказывать, что он не прав, и принялся поносить Большой Массив. Насмотрелся он на этот Большой Массив! Он сыт по горло ледниками, досыта нагляделся на пики и хребты! Об этот Большой Массив и на прогулках глаза намозолишь; зачем еще дома на него смотреть? Только потому, что большой, что места много занимает?
