Думал-думал и придумал. Развернул мешок, поднял со льда первых подвернувшихся под руку птиц. Осмотрел. Так и есть — на перышках лед! Скворцы смотрят на меня своими черными блестящими бусинками, мигают. Напугались? Нет, наверное, о помощи молят… Не бойтесь, я вас в беде не брошу!
Сунул осторожно скворцов на дно мешка и стал собирать всех подряд.
Метель усилилась, снег повалил вовсю; я заторопился. Боялся только — не задохнутся ли? Поэтому клал клювиками к грубой редкой мешковине, чтобы могли дышать.
Ряд за рядом — мешок наполнялся. Ух ты! Куда тяжелее, чем сухие ветки.
Приближаться к краю проруби было опасно — лед трещал под ногами. Я лег на живот, пополз…
У самой воды, на тонком, прозрачном льду, еще осталось несколько скворцов. Лежат беспомощно на боку, не шелохнутся.
Отполз задним ходом от проруби, побежал к кустам на берегу. Отыскал лозу подлиннее, с раздвоенным концом. Срубил топориком, наскоро сделал некое подобие крючка. Скорее, скорее!
Ветер поднимал со льда снежную пыль, скручивал со свистом в жгуты, взметая над озером метельные облака.
Опершись на локти, я подтащил к себе лозой полузасыпанных снегом птиц. Подобрал всех до единой. Просунул руки в лямки, с трудом взвалил ношу на плечи. Мешок грузно улегся на спину.
У берега хрупкий лед с треском проваливался подо мной. Валенки промокли. К тому же идти было очень неудобно: руками я придерживал мешок, чтобы на нижние ряды не так сильно давило. Пуститься бы бегом, но ноги заплетались, непривычная тяжесть гнула к земле. Снег бил в глаза, ветер перехватывал дыхание. По лицу текли ручейки пота и тающего снега.
Дорога домой казалась длиной в сто верст. Так хотелось присесть, перевести дух! Но я боялся за птиц и все шагал, шагал вперед.
Наконец втащился во двор и стал взбираться по лестнице. На спине словно мельничный жернов. Ноги дрожали, не хотели подчиняться. Ухватившись рукой за перила, я считал каждую ступеньку. Третья… пятая… седьмая.
Пыхтя как паровоз, ввалился в комнату. У стола стоял брат — вернулся уже из гостей.
— Ты что?! — поразился он. — Мешок заснеженный зачем-то в комнату приволок!
— Ой, помоги! — только и смог выдавить я, проведя рукавицей по мокрому лбу.
Лицо у брата вытянулось, глаза округлились, как у совы. Но расспрашивать не стал, взялся за лямки.
— Осторожно! — завопил я. — Раздавишь! Вдвоем мы поднесли мешок к плите. Я торопливо развязал веревку и выгрузил на пол содержимое.
— С ума сошел! — воскликнул Густав. — Дохлые скворцы!
