— Вставай скорей! — кричал Август, и в голосе его слышалась тревога. — Коровы ложатся, потом их не поднимешь!
Я схватил кнут и бегом на поляну. Вернее, хотел бегом — ноги плохо слушались. Подняли кнутами несколько животных, но одна корова так и оставалась лежать, не обращая внимания на удары, лишь мычала недовольно и махала головой: отстаньте, мол, вот привязались! Тогда мы с Августом вцепились ей в рога и стали тащить. Пыхтели, надрывались. Еле-еле удалось поднять.
Опять погнали стадо, торопя его окриками и пощелкиванием кнутов. До Лавров было уже недалеко.
Незадолго до полуночи мы вошли в местечко и загнали скот на постоялый двор: там был устроен специальный загон.
Разместили животных, проверили, все ли у них в порядке, и только потом полезли на сеновал. Я сразу заснул, даже не успел как следует устроиться в сене.
Едва занялся рассвет, как хозяйский работник забарабанил в дверь сеновала.
— Подъем! — Август уже стоял в проходе, сладко потягиваясь.
А меня покачивало и заносило в стороны. Держась за стенку, кое-как выбрался наружу.
— Ничего, бывает, — успокаивал Август. — Давай пошагай на месте, как солдаты. Раз, два! Левой!.. Левой!
Помогло. Ноги стали сгибаться в коленях, я опять обрел над ними власть.
Во дворах только начинали петь петухи. Наши коровки призывно мычали: видно, звали своих хозяек. Им было явно не по себе: чужой двор, пустые кормушки, хлесткие кнуты.
Осеннее утро, сырое и туманное. Холод проникает сквозь одежду, зубы стучат, так и подмывает снова зарыться в теплое сено. Но нельзя — впереди длинный и трудный рабочий день.
Попросили жену работника подоить наших коров. Жестяное ведро тонко звенело, быстро наполняясь белой пенистой жидкостью. Мы с Августом попили парного молока прямо из ведра, сколько хотелось.
Отвязали скотину и начали готовиться в путь. Опять долго возились с большим быком. Никак не могли пригнуть ему голову, чтобы развязать узел на рогах, — он легко нас стряхивал. Наконец сообразили, что веревку можно разрезать, Животные, пообвыкнув, шагали теперь довольно дружно. Только жажда томила их. Некоторые неожиданно сворачивали и вприпрыжку неслись в сторону, чтобы полакомиться сочной росной травой.
Почти не видно привычных для нашего глаза хуторов. Тянутся поля, нарезанные длинными полосками, деревни. Большинство изб крыто соломой. Оконца завешены рогожей. Во дворах возятся поросята, кудахчут куры. Тут же играют ребятишки в длинных льняных рубашках, носятся наперегонки по грязной деревенской улице. У колодцев на высоких журавлях раскачиваются ведра. То из одного двора, то из другого доносится скрип ручной мельницы, сопровождаемый монотонной грустной песней.
