В кабине лифта Литвинов, наклонившись, долго рассматривает кнопки — какую нажать, наконец нажимает осторожно и тщательно.
Лифт вздрагивает, на миг замирает и нехотя взбирается.
В коридоре полутемно, красная лампочка не дает света. Затихли шаги Литвинова.
— Здесь, кажется, — говорит Литвинов, всматриваясь в медную табличку на двери. — Да, здесь, прошу.
Комната не больше вагонного купе, но ней есть все: койка, тумбочка, стол, два стула и даже умывальник с эмалированным тазом вместо раковины.
— Как находите ваше жилище? Большего пока не можем вам предложить. — Литвинов подходит к окну и распахивает его. — Не боитесь простудиться? — Он снимает пальто, шляпу. — Знаете ли, дорогой Белодед, зачем мы вас вызвали?
Петр поднимает на него глаза: вот и закончился разговор о ветре, дожде и туманах.
— Нет, не знаю, Максим Максимыч.
Он сказал: «Максим Максимыч» — и вспомнил первую встречу в Берне или в Штутгарте, нет, пожалуй, в Штутгарте. Литвинов носил усы лемешком и полотняную русскую рубашку, расшитую крестиком. Сколько лет могло быть ему тогда: тридцать или тридцать пять? Но и в ту пору его звали почтительно-любяще — Максим Максимыч, и он казался Петру этаким дядюшкой, покладистым и щедрым, чем-то под стать лермонтовскому Максиму Максимычу, С тех пор прошло немного лет, и дело не только в том, что нет усов и вышитой рубашки, что-то изменилось в самом человеке.
— Так вы не знаете, зачем вас вызвали? — Литвинов раскрывает окно пошире и смотрит на дом напротив — девушка подняла на вытянутых руках простыню и ловко набросила на веревку.
— Мне кажется, речь идет не просто о возвращении в Россию…
Литвинов взял чистый лист бумага и легким движением карандаша вывел берег реки, высокий, отвесно падающий, всхолмленную воду, лодку.
— Одно возвращение на родину может сделать человека счастливым… Вам предстоит еще совершить доброе дело, для революции. — Твердым движением карандаша поставил на лодке мачту. — Но речь идет не только об этом. — Он прикрепил к мачте паруса и распушил их. — Право, не знаю, как объяснить вашу миссию точнее. — Он начертил над корабликом облачко. — Вы отправитесь вместе с Георгием Васильевичем Чичериным… — Карандаш вновь пришел в движение, над рекой, над ее крутым берегом, парусами возникла цепочка птиц, долгая, печальная. — Вам надлежит помочь Чичерину в этой поездке, помочь, значит, охранить… — Литвинов подвинул рисунок на середину стола, внимательно всмотрелся, точно примеряясь. — А теперь у вас будет десять минут, чтобы привести себя в порядок… только десять минут, нам предстоит сегодня вояж…
