Но все обстояло совсем не так. В некоторых случаях о выходе даже упоминать нельзя. О нем надо молчать и вспоминать, как о невозвратном чуде.
Я рассказала о нем, захлебываясь от сожаления.
Я говорила не останавливаясь, покинутая даже своей гордостью.
Я рассказала ей о том, как меня, точно осенний лист, подхватило и понесло теплым ветром, сопротивляться которому я была не в силах.
Я каждый день почти безостановочно плакала с девяти утра до шести вечера, а потом пыталась прийти в себя, чтобы предстать перед Карло.
В конце концов в самый обычный четверг в пятнадцать минут шестого его голос в телефонной трубке обжег меня, как ледяное мороженое.
– Как поживаешь? Встретимся сегодня? – поинтересовался он, даже не подозревая о том, что я к тому времени уже покрылась ржавчиной, как металлическая труба в воде.
Я выдавила из себя нечто похожее на «да». Наверное, мне хотелось казаться сердитой или недовольной, но вскоре я заметила, что просто счастлива.
Все началось заново: Анджела прочитала это у меня на лице, когда я повесила трубку и повернулась к ней.
– Виола, может, ты все-таки еще подумаешь над тем, что ты делаешь?
– Да не переживай, это всего лишь игра! Только секс и больше ничего.
Одна и та же ложь звучит по-разному – для того, кто лжет, и для всех остальных.
Только тут я наконец поняла, как это бывает, когда ввязываешься в историю, которую не можешь контролировать. Лишь только осознав, какой вред ты нанесла любимым людям, начинаешь по-настоящему себя винить.
В тот день я продала картину на джутовом холсте, написанную акриловыми красками в смешанной технике. На ней был изображен город, залитый водой, как Венеция, проникнутый атмосферой покоя и ожидания. На первом плане из узкой улочки на площадь вырывался луч света, заставляя играть красками окрестные здания.
Мастерство автора читалось в умелой работе со светом, с полутонами, создававшими объем, с прорисовкой отражения на воде.
Мне понравилась фотографическая точность этого рисунка и его тональность – все оттенки голубого, от сероватого до лазурного, и белый.
Я стояла и любовалась этой работой. Ко мне подошла низенькая, пухленькая синьора в очках, которые делали ее глаза неправдоподобно огромными, и спросила:
– Что здесь изображено?
– Равновесие.
Если бы мне не удалось его обрести, я бы потратила остаток жизни на его поиски.
