Копеловски внимательно посмотрел на
это, и, обратившись ко мне (как к психологу), пробормотал:
- Ганс Корн, скажи ты: что в мире происходит?
Я сказал:
- В мире проводится мерзкий опыт. Оргия духа…
- Фи! - обмяк Копеловски. - И как нам жить теперь?
Профессиональный долг требовал от меня разъяснений.
- Прежде, чем задавать вопрос "как жить?", психология советует человеку спросить себя "зачем жить?".
Копеловски спросил:
- Зачем жить?
Я закашлялся.
- Не можешь сказать? - наседал Копеловски.
Я продолжал кашлять, ибо столь забавный вопрос ответа не предполагает, и, кроме того, я всегда помнил об афоризме Людвига Витгенштейна: "О чём невозможно говорить, о том следует молчать".
Беспокойно посмотрев по сторонам, Георг Колман скорбно проговорил:
- Уж лучше умереть.
Курт Хуперт ногтем постучал по нарам и озабоченно произнёс:
- Эй, дружище, с желаниями не заигрывай – иногда они исполняются.
Копеловски мрачно проговорил:
- Жизнь…Я вот пытаюсь разобраться…
- Пустое дело! - ухмыльнулся Цибильски. - В жизни более или менее разбирался лишь Гёте. Он один знал о жизни всё, и в своём "Фаусте" высказался…
- А о Биркенау высказался?
- Нет, о Биркенау, вроде бы, нет.
- Тогда что мог знать Гёте о жизни?
Цибильски опустил голову.
- Вообще-то, все авторские права на спектакль под названием "Жизнь"
*Ф.Достоевский "Записки из подполья"
принадлежат Богу. Он же и Главный Зритель, наблюдающий за тем, как мы со своей ролью справляемся. Театры сменяют друг друга, вместе с ними меняются актёрские коллективы, и только сценарий сохраняется в первозданном виде.
- Так разве мы не послушны? Не вертимся? - брюзжал Копеловски. - Чего же Ему ещё?
Цибильски чуть полаял, немного похрюкал и, оттянув щеки, высунул язык.
- Не понял! - у Копеловского получился не выкрик, а безголосая вибрация.
Цибильски пояснил:
- Мы, конечно, вертимся, только не по Его сценарию. Играем слишком поверхностно, легковесно…Шекспир, правда, ещё до меня выяснил, что жизнь – это бред, а мир – театр, но только единственному мне, Цибильскому, удалось заметить, что мы-то в этом спектакле всего-навсего участники массовки…
Георг Колман кивнул на двери барака.
- Нас окружают чудовища и топчут наши души, с нами делают то, что против природы, и выходит, что теперь мы не вправе называть себя людьми?
- Ха-ха-ха, - замахал руками Цибильски, - а кто сказал, что тогда, притворяясь близорукими, глуховатыми, едва вменяемыми, мы ими были?
