Фургон остановился.
"Хераус!" - сказали нам, и мы вышли наружу.
Перед нами стоял товарный вагон.
Дверь хрипло распахнулись.
"Херайн!!" - сказали нам, и мы вошли в тесную клетку. Нас обдало нежилым воздухом. Я подумал: "Что для нацистов какие-то восемь австрийских евреев, когда речь идёт об истреблении целого народа?"
Журналисту велели остаться в фургоне.
- Прощай! - сказал я ему.
- Прощай! - отозвался он. Его нос всё ещё кровоточил.
От охранников концентрационного лагеря Биркенау мы узнали, что журналист был сербским коммунистом, и его просто расстреляли.
Во время одного из утренних построений староста барака подошёл ко мне и спросил:
- Кто такой ты, знаешь?
Мне было известно, что у меня диплом доктора философии.
Глаза старосты налились кровью.
- Ошибаешься, - ласково заметил он. - Еврей – это ничто, а здесь ты просто ничто с дипломом.
Георг Колман, ни к кому не обращаясь, пробормотал:
- Любопытно, из какого материала сделан этот тип?
Цибильски набрал в лёгкие воздух.
- Могу сказать!
- Правда?
- Сказать?
Георг поморщился.
- Не надо.
Я понял, что отныне мы ничто, nihil, что придётся дышать воздухом, который пахнет смертью.
Биркенау…
В бараке стоял сизый угрюмый свет, было холодно и сыро. Пространство оказалось жёстким, время – загадочным. Кое-какое тепло для тела давали нам рваные, где-то случайно подобранные лоскуты материи – мы их пристраивали то к плечам, то между лопаток. Мы себе сами…Мы сами себе…
Голодно. Голодно-голодно.
Холодно. Холодно-холодно.
Жизнь при отсутствии жизни.
Разумеется, мы всегда знали, что полного для всех равенства, полной для всех справедливости жизнь не предполагает, ибо люди от природы друг от друга разнятся: одни – трудолюбивы, другие – ленивы, одни – правдивы, другие – лживы, кто-то – активен, кто-то – апатичен… Одним словом, никто из нас не
*Кн. Екклесиаста, гл.4:1
мечтал прожить в обществе идеальном, однако никто не ожидал, что может наступить такое время, когда неописуемая дикость может взять верх над притягательностью жизни, принять такие уродливые формы. Мы очень быстро пришли к выводу, что Создатель, дав каждому овощу и фрукту свою кожуру, каждому яйцу – свою скорлупу, каждой клетке – свою келью, тем не менее забыл подумать о человеке в Биркенау. Иногда, вспоминая слова Жюля Ринара о том, что смерть хороша уже тем, что освобождает от страха смерти, я был настроен просить Создателя лишить меня жизни, но губы меня не слушались, а мозг твердил: "Разве жизнь дарящий станет её забирать?.."
