Все или ничего | страница 34
Он навсегда запомнил тот день: они лежали рядышком, соединенные прозрачными трубками, и у них была общая кровеносная система.
Наташа еле слышно прошептала:
— Теперь я немножко ты.
— Не надо! — ужаснулся он. — Какой кошмар, если женщина немножко мужчина!
Знал бы он тогда, что через несколько лет полюбит женщину, которой в детстве хотелось быть д’Артаньяном! Женщину-бойца, презирающую женскую слабость.
Но это случится уже после Наташиной смерти…
Ничего общего не было у Ирины с Натальей.
Вместо слабости и покорности — страсть и напор.
Вместо смирения перед болезнью — яростная жажда жизни.
Вместо тихой, затаенной грусти — стремительность, вырывающаяся наружу даже тогда, когда Ира была еще ограничена в движении.
И эта иная женщина сводила Владимира Львова с ума. А он-то до встречи с ней считал себя однолюбом!
Ему нравилось в ней все. Даже то, как она передвигается на костылях, на которые встала задолго до предсказанного докторами срока. И руки у нее еще не действовали, но все же она ухитрялась как-то опираться на подушечки костыля подмышками. Это были чудеса эквилибристики.
Владимир любовался тем, как она переставляет деревяшки, такие неуклюжие сами по себе — как будто не инвалид заново учится ходить, а цирковая артистка выступает с рискованным номером. Все время на грани падения, но неизменно — с улыбкой победительницы. Они подружились. Однако о любви Львов не решался сказать ни слова… так же как и о том, что он является виновником ее увечий. Львов таил в глубине души два признания. И оба казались одинаково трудными.
А выздоравливающую, казалось, совершенно не заботило то, какие противоречивые чувства испытывает этот добрый человек, отчего-то взявшийся выхаживать ее.
Сам ведь захотел, никто его не вынуждал. Ну и спасибо!
Она постоянно думала о другом: почему больше не приходит Андрей.
Ну, Самохин забросил ее — это понятно. От калеки в команде мало толку, а Костик — так между собой звали спортсмены Константина Иннокентьевича — впустую время тратить не станет. Ему надо срочно кого-то подготовить «к Европе». На золото, конечно, команде рассчитывать уже не приходится, но пусть хоть полного позора не будет!
Андрюша — иное дело. У них любовь. Такая, какую только в кино можно увидеть, сияющая и бурная.
Раз он не приходит, значит, с ним что-то случилось. Может, авария, как и с ней?
Что, если, выходя из клиники после того единственного посещения, он был в таких расстроенных чувствах, что пошел через улицу на красный свет?