— Путь боярину и воеводе! — кричали они. — Путь!
Народ опрометью разбегался в разные стороны.
Купцы оказались прижаты к бревенчатой избе с широким окном и прилавком, над которым свисала пара сапог, из лавки выглядывал рябой, в рыжей бороде встревоженный сапожник, хватая товар с прилавка.
— Ин ладно, что еще один едет! — бормотал он. — А то враз все схитят. Брюхо-то как вывалил, глазами так и стрижет, че-орт!
На гнедом бахмате, глядя медведем, тяжело ехал плотный боярин в отороченной соболем низкой шапке, в кафтане с серебряными травами по зеленому полю, подпоясанный саблей с каменьем, долбя неотрывно в небольшой барабан у седла. Люди, подбирая животы, жались к стенам изб, к заборам, к воротам, ломали шапки, кланялись в пояс, пряча в землю удалые, дерзкие глаза, дугой выгибая спины.
С коня в упор глянули на иноземцев черные огненные глаза на бледном, одутловатом лице в черной бороде, и все четверо англичан, склоняясь и отступая шаг назад, свесив наперед локоны, отмахнули шляпами учтивый салют, тихие, покладистые, как всюду проникающая вода.
Раз! Раз! Раз! — гремел барабан, стучали по бревнам вперебой конские копыта. Среди присмиревшей, притихшей, в переулки разбежавшейся толпы ехала сама олицетворенная московская власть — прямая, грубая, удержу не знающая в своей силе. Воевода ехал в Таможенную избу, как сказал пристав, и вспотевшие купцы старались не отстать от сильного коня.
Тянулась кривая, в клубах пыли улица, отбегали в стороны узкие, короткие переулки, проходили лавки с разными товарами, крытые зеленым дерном, тягом, соломой избы, на узких дворах средь огородов и деревьев брякала жестяным голосом рубленая церковь с синими главками, на площадках разводьями стояли лужи, отражавшие небо. У соборной церкви Спаса-Преображенья показалась Таможенная изба, сложенная из вековых бревен, большая, побуревшая от времени, снегов, ветров, солнца. Высокое крыльцо с петухами подпирала пара росписных столбов, вытесанных на манер пузатых кувшинов. Согнув в поклоне спины, перед крыльцом замерла толпа челобитчиков, раздвинутая палками ярыжек направо и налево. На крыльце, поджав губы, скомкав в руках шапку, стоял таможенный голова, московский гость, великоустюжский торговый человек Кирила Васильевич Босой. Мистер Грэс уже стоял с ним рядом.
Запыхавшийся ярыжка подставил скамейку, воевода грузно шагнул на нее сафьянным сапогом, стал подыматься на крыльцо, и с каждым шагом воеводы гнулся сперва все ниже и ниже в чинном поклоне, а потом стал разгибаться таможенный голова Босой.
