— Как дела, солнышко? — тягучий баритон Хадсона нельзя было не узнать. — Работа задержит меня чуть дольше, чем предполагалось, но ты в любое время можешь связаться со мной по этому номеру — в любое, даже ночью. Я слышал от Рафаэля, что Марчетти был не особо общителен на свидании. Я завтра перезвоню. Напоминаю, днем или ночью. Загони этот номер в свой быстрый набор. Слышала меня? Давай.
Телефон автоматически переключился на второе сообщение, зачирикал женский голос, и я поспешно поднесла его к уху.
— Эээ, ты меня не знаешь, я Чарла Поласки? — Она взвизгнула в конце фразы, превратив ее в вопрос. — Я тут в тюрьме, в Одессе. Но я не виновата. Я хочу, чтобы люди об этом знали. Меня обвиняют в том, что я застрелила своего долбанутого мужа, но, если бы я решила его убить, я бы взяла нож, которым он потрошит оленей, и резала бы его очень, очень медленно, начиная с мерзкой мозоли на пальце, которая меня бесила, когда мы трахались. Это уж точно. Но если к делу…
И тишина. Пустота. Звонок оборвался.
Телефон снова зажужжал. Пробивался новый звонок.
— Алло, — сказала я.
— Ух ты, а я не думала, что ты ответишь.
Голос нельзя было не узнать. Скрипучий, визжащий, противный, как первые попытки семилетнего ребенка сыграть на скрипке. Или как кряканье утки с техасским акцентом.
— Чарла?
— Ух ты, это стремно. Ты откуда меня знаешь?
— Вы только что оставили мне сообщение, — нетерпеливо сказала я.
— А, так ты получила. Ты прости, что я отключилась, но сучка Бекки явилась, а я не хочу, чтоб она подслушала. Она через две камеры от меня и маму продаст за пакетик «Скиттлз».
— Кажется, вы ошиблись номером…
— Не, не ошиблась. Он написал мне его на руке несмытым маркером. Ты Томми, да?
Несмываемым, подумала я, а она не стала ждать ответа.
— Ну, короче, да. С тобой там кто-то есть?
— Да. То есть нет, не прямо рядом со мной, я в туалете.
— О. А мне уже два года не дают посрать в одиночестве. Душу бы за свой туалет продала. Ну, я быстро. Тебе все равно лучше отвечать «да» или «нет», на случай, если кто слушает. Они очень сильно настаивали, чтоб я никому не говорила.
Ее голос начал дрожать.
— Тот жуткий охранник из предупредительного пришел ко мне вчера ночью. И сказал, что свое право на телефонный звонок мне лучше использовать, чтобы передать тебе сообщение от здешнего новенького. Сказал, что мне будет очень плохо, если я откажусь.
— Это безумие, — пробормотала я, уже занося палец над кнопкой завершения звонка.
