. В общем, вы можете себе представить эффект. Мадам Маллори немедленно стала знаменитостью в масштабе страны, а не только своего крошечного Люмьера.
Всем этим я хочу сказать, что Маллори никогда не полагалась на семейные связи, но добилась высокого положения среди шеф-поваров Франции самостоятельно. Она также весьма серьезно относилась к обязанностям, которые налагало на нее это положение, без устали направляя в газеты письма, когда требовалось, например, защитить французские кулинарные традиции от вмешательства бюрократов Европейского союза, заседавших в Брюсселе и с таким рвением пытавшихся насадить повсюду свои дурацкие стандарты. В особенности восхищение тех, чье мнение в стране что-то значило, вызвал ее cri du coeur[13] в защиту французского способа забоя скота, напечатанный в радикальной брошюре «Да здравствует французское колбасное дело!».
Поэтому стены в комнате мадам Маллори, не занятые стеллажами с ее бесценной коллекцией, были сплошь завешаны дипломами в рамочках и благодарственными письмами от Валери Жискара Д’Эстена, барона Ротшильда и Бернара Арно. Все убранство ее квартиры свидетельствовало о жизни долгой и полной значительных достижений. Там было и письмо из дворца на Елисейских Полях, присланное мадам Маллори по случаю вручения ей ордена Искусств и изящной словесности.
Но был, однако, на плотно завешанных стенах ее комнаты и крохотный незанятый пятачок, как раз над ее любимым красным кожаным креслом. В этом углу Маллори повесила свои самые ценные трофеи – две вырезки из «Монд» в золотых рамках. Левая вырезка объявляла о присвоении отелю мадам Маллори первой звезды «Мишлен» в мае 1979 года. Правая статья, датированная мартом 1986 года, возвещала о присвоении ей второй звезды. Пустое место Маллори оставила для третьей статьи, которая так и не появилась.
Тут я вновь возвращаюсь к своему повествованию. За день до нашего прибытия в Люмьер мадам Маллори исполнилось шестьдесят пять лет. В тот вечер ее верный управляющий, мсье Анри Леблан, собрал на кухне весь персонал «Плакучей ивы», чтобы вручить виновнице торжества торт и спеть ей поздравительную песенку.
Маллори была в ярости. Она резко заявила, что праздновать нечего и вообще – хватит тратить попусту ее время. Прежде чем присутствующие поняли, что происходит, она уже топала по темной деревянной лестнице к себе в мансарду.
В ту ночь, проходя через гостиную по дороге в спальню, мадам Маллори опять увидела пустое место на стене и ощутила, как у нее в душе образовалась такая же пустота. С этой болью она вошла в спальню, села на кровать и невольно ахнула – такая страшная мысль поразила ее.
