Однако, что-то, кажется, останавливало Винфа от того, чтобы начать незамедлительно.
Он даже отвел меня в сторону от нашей стоянки, и попросил Омо не беспокоить нас.
— Ты должен понимать, — сказал Винф, как только костер скрылся из вида, — что я не знаю иного способа вызвать появление гелиала, кроме как через сильную эмоцию. Даже очень сильную.
— И в чем проблема? Вы можете меня смешить.
Ойгур хмыкнул, однако его улыбка тут же пропала.
— Я очень надеюсь, что ты — приятное исключение, и что твоя радость сильнее твоего горя. Но обычно бывает наоборот. Ты точно этого хочешь? — он в задумчивости взъерошил волосы.
Я никогда не видел у него такого жеста. Винф — сомневающийся?
— Я уже жалею, что предложил, — проговорил он. — Это будет нелегко.
— Я хочу знать, — сказал я.
Он помолчал некоторое время, и затем, едва заметно, кивнул.
Конечно, они пытались меня смешить. Но, как и предсказывал Винф, в этом отношении я не представлял собой ничего выдающегося. Истории моих спутников были забавными, порой заставляли меня смеяться до колик, однако ни одна из них так и не вызвала гелиал. Вариант, который предложил ойгур — вспомнить самое счастливое событие в моей жизни — также не сработал. Его просто не существовало — детство прошло без резких взлетов или падений. Если, конечно, не считать ту странную дыру в памяти моих восьми лет.
В общем, в тот день они от меня ничего не добились. Омо под конец даже дергалась от просьб Винфа вспомнить какой-нибудь ойомейский анекдот, который она еще не рассказывала.
— Не передумал? — спросил меня ойгур вечером, когда мы укладывались спать. Точнее, ложилась одна Омо — Винф оставался на дежурстве, а я, насмеявшись, никак не мог успокоиться.
А затем Винф сказал:
— Готовься, Лемт, — и началось.
За несколько часов они вдвоем с Омо применили ко мне весь арсенал словесных оскорблений, какое только могло придумать человечество, от ехидства до открытой брани. Сначала было смешно — например, "гусиным королем" меня еще никто не называл. По словам Омо, это было простонародное ойомейское оскорбление.
На исходе второго часа я стал огрызаться.
После пятого — попытался сбежать.
Я правда не ожидал, что это будет так тяжело. Когда нельзя ответить тем же.
Гелиал появился, и он был совершенно мерзостного бурого цвета, с серыми проплешинами. Омо, увидев это, отряпнула.
— Ну, довольны? — рявкнул я. По гелиалу пробежал красный всполох; где-то далеко с клекотом снялась с места стая птиц.
