Видимо, здесь был только один выход. Выдохнув, я залпом осушил кружку. Бурда провалилась в желудок, как кирпич.
Ощущения непередаваемые.
Винф, отвернувшись, чтобы взять что-то из сумки, он сказал:
— Возвращает тело к здоровому состоянию. Раньше я думал, что оно делает это до конца… Впрочем, тебе хватило.
В руках у него был кожаный мешочек. Винф вытащил из него тонкую прозрачную пластинку с черными прожилками, и, посмотрев через нее на огонь, спрятал обратно.
— Ну, по крайней мере, теперь у меня есть лекарство. Хотя бы на некоторое время.
Я, морщась, допил варево.
Спать больше не хотелось.
С моего ложа был виден вход в пещеру. Там шел дождь пополам со снегом, как в тот день, когда я заболел. Белое одеяло ложилось на землю и тут таяло, как будто зима не могла определиться, пришла ли ее пора, или нет.
— Какой сегодня день? — спросил я. — И где мы?
— Шестнадцатый. Первоснежного месяца. Почти у границы, — сказал Винф, роясь в своей сумке. Он достал нож, провел по нему пальцем, проверяя остроту лезвия. — Нас, кстати, чуть не поймали, пока ты валялся без сознания. Пришлось сидеть в затопленной пещере полдня.
Он захватил куртку и бодрым шагом направился к выходу.
— Я пойду, соберу немного улиток.
— Вы что, правда их едите? — не выдержал я.
— А то. И ты, кстати, присоединишься, — донесся до меня его голос.
Я прикрыл глаза и откинулся на "подушку". Ну и гадость же.
В детстве мы собирали этих улиток-конкилонок в холодных водах океана, чтобы пугать девчонок, и, надо сказать, их визг с лихвой вознаграждал наши старания. Правда, потом попадало от взрослых — конкилонки выделяли чрезвычайно клейкое вещество, и порой кожу приходилось срезать вместе с прилипшей раковиной. У меня с того вемени даже шрам небольшой остался, на ладони.
— Неужели ойгуры едят их? — прошептал я.
Это прозвучало как-то нелепо в пустой пещере. Эхо гулко отскочил от стен и вернулось ко мне.
До сих пор мой невольный спутник казался мне вполне цивилизованным… Но есть конкилонок? Это было выше моего понимания.
Я одернул себя. Пора привыкать к странностям внешнего мира. К ойомейцам, безграмотным в основной своей массе, и к тому же промышлявшим работорговлей. К тем, кто посвящал свою жизнь их религии. Они должны были напиваться, спать с кем попало и жевать дурманящую траву, отчего их зубы приобретали кроваво-красный оттенок. К синдийцам, которые, по слухам, в любое время года ходили босиком и могли говорить со змеями. К осеморским дикарям, убивавшим каждого, кто имел несчастье вступить на их землю.
