Стражники видели этот спектакль каждый день, и он их совершенно не интересовал. Некоторые из них зевали, а другие ковырялись в носу и мечтательно щурились, ожидая конца своей смены.
Появление Аллегри привлекло всеобщее внимание. Нищие сразу поняли, что у человека в рыбацкой одежде лошади не может быть по определению, и потихоньку, по одному, стали прибиваться к художнику. Сначала они просто просили, а потом, когда образовалась толпа, обнаглели и начали хватать художника за одежду. Один даже сорвал шарф, за что получил не очень умелый, но ощутимый удар в плечо.
Денег они так и не добились, однако ко входу во Дворец Мьон Аллегри подошел с крайне назойливой свитой, которую пришлось разгонять стражам.
Во Дворце жил, пожалуй, его единственный друг — и по совместительству, настоящий король Архипелага Чайка, Мирлинд. Вообще-то, эту должность занимал его дядя Долин, однако тот куда лучше управлялся с бутылкой, чем с государством.
Дворец Мьон в народе иногда называли "раковиной". Он резко отличался от остальных домов столицы, да и вообще архипелага, и виной тому было желание королей продемонстрировать свою магическую силу. Спирально закрученная башня нависала над городом, опираясь только на полуовальный вход и не падая, несмотря на крен в тридцать пять градусов в сторону центра. Те, кто видел ее впервые, пугались не на шутку, к вящему удовольствию местных жителей.
Сам Аллегри искренне считал ее уродливой и не стеснялся говорить об этом Мирлинду. Тот, однако, только смеялся в ответ.
Аллегри провели в холл, гигантское помещение с бледно-голубыми, перламутрового оттенка стенами. Тот же безумный архитектор разбросал по ним целую сеть овальных окон разного размера, и теперь на полу лежал причудливый узор из пятен солнца.
Ожидая короля, Аллегри рассеянно прохаживался по этому узору, не замечая, что кроме него, в холле появился еще один человек. Тот возник словно из ниоткуда, и, увидев художника, застыл на месте.
— Аллегри? — наконец, спросил он.
Художник вздрогнул и обернулся. Лицо мужчины показалось ему знакомым, вот только… более взрослым, что ли?
— Редмонд?
Тот улыбнулся, рябые, в оспинах щеки приподнялись к вискам. Редмонд Мьон не мог находиться на солнце больше десяти минут — кожа начинала зудеть и покрывалась сыпью. Поэтому днем путь на улицу был ему заказан.
Помимо этого, у него, пожалуй, у единственного из знати в столице, а может, и на всем архипелаге Чайка, не было дара к магии. Вкупе с его вечной сутулостью и непереносимостью солнца это сделало его почти инвалидом в глазах окружающих, и отношение к нему было соответствующее, жалостливо-брезгливое. Хотя видят боги, он заслуживал лучшего, хотя бы за свой ум.
