Лида тотчас бросилась Славке на помощь:
— Ты, Егор, пьяный! Славка хочет творчества! Неужели непонятно? — Лида посмотрела на Гришку и почему-то покраснела.
Маше было стыдно за Славку. Ведь Измаил и не думал ничего особенного! А он выскочил. Перевел все на свои дома... Измаил, наверно, умнее...
Но ребята смотрели на Славку тепло, улыбаясь. Он был понятен им. И Измаил тоже...
Маше захотелось встретиться с ним взглядом, увидеть глубину его черных глаз.
Но Измаил не поднял головы.
Гришка вдруг вскочил и объявил, что пойдет доставать магнитофон.
Через минуту снова бахнула дверь, Гришка вернулся. Он был вспотевший, сердитый, будто после стометровки.
— Принес? — спросили его.
— Сигареты забыл! — он махнул длинной рукой.
Все захохотали.
Маша подумала: «Чего они смеются? При чем здесь сигареты? Странный парень!»
Гришка погрозил кулаком, взял с полки сигареты и помчался.
Заметив ее вопросительный взгляд, Измаил пояснил:
— Гришка — бумеранг. Еще никогда не уходил с первого раза! Обязательно вернется.
Лида тоже смеялась над Гришкой, но совсем по-особому, ласково.
Скальд тревожил гитару. Ему хотелось петь.
Машу провожал Измаил.
В голове у нее все перепуталось: рассказ Лиды о дневнике, песни Скальда, бумеранг Гришка. Она только помнила, что во время танцев (Гришка приволок-таки магнитофон) Измаил смотрел только на нее. Она танцевала с ним танго, вальс, твист — все, что было на магнитофонной ленте.
Она забыла о Славке, забыла о цирке, о завтрашнем представлении, о позднем времени.
Лида, окинув ее удивленно-печальным взглядом, стала просить Славку:
— Славка, милый, очень прошу, проводи меня! Я хочу, чтобы ты!..
Славка вымученно согласился, и они ушли. А Маша все танцевала, танцевала, не чувствуя в ногах усталости, и ей казалось, что весь мир кружится вокруг нее и любуется, как она прекрасно танцует.
Потом Измаил пошел ее провожать.
По дороге они молчали, пока их не застиг дождь. Тогда они побежали, перепрыгивая через лужи, влетели в парадное чьего-то дома. В парадном тихо, темно. Они засмеялись.
В доме напротив горел свет. На втором этаже кто-то жег невысокую свечу. Она казалась добрым свидетелем.
— Ты в цирке... случайно? — тихо спросил Измаил.
— Родилась в нем.
— Это надолго?
— Да.
— Даже если?.. — Голос Измаила дрогнул — он значил больше, чем слова.
Маше стало вдруг жарко.
— Даже «если»! — Она хотела сказать твердо, но прозвучало неуверенно.
Свеча в доме напротив таяла, стала походить на теплую капельку. Но кто-то там, на втором этаже, не гасил ее. Видно, нужна она была ему и такая.
