Бедняга Фредо, он ему нравился, они могли бы стать товарищами по несчастью. Антонен погладил его волосы, чуть было не поцеловал. Он избавит его от бремени жизни. Достав из кармана найденный на стройке тонкий электрический провод, он осторожно, как отец, обматывающий шарфом шею своего ребенка, просунул его под затылок друга. Итак, после месяцев приготовлений он наконец-то сделает это. Трудно только в первый раз.
Прощай, товарищ, ты заслуживал лучшей участи.
И тут едва слышный шепот донесся из спального мешка:
— Давай, старина, прикончи меня…
Антонен вздрогнул как громом пораженный. Он прислушался, уверенный, что ему померещилось.
— Я уж давно тебя жду…
От изумления он упал навзничь. А тихий голос продолжал:
— Я сразу понял, чего ты сюда таскался, почему мне помогал. Я догадался, только не знал когда. Каждый вечер я ждал, что ты придешь.
Из спальника показалась всклокоченная голова Фредерика.
— Знаешь, что хуже всего на улице? Презрение прохожих. И у тебя оно самое: твоя фальшивая доброта. Ты не первый вьешься вокруг нас. Сними капюшон, смешно на тебя смотреть.
Фредерик щелкнул зажигалкой: голова его была наклонена набок, провод еще обвивал шею, точно позорный ошейник. Губы растянулись в смущенной улыбке.
— Мы ведь немногого стоим…
Он покачал головой.
— Я могу притвориться, будто сплю, если тебе станет легче.
— Нет, только не это.
— Тебе неприятно, если глаза у меня будут открыты?
— Ты не понял, я не хотел ничего плохого…
Фредерик сощурился, разочарованный ложью.
— Ну конечно…
Его скептический взгляд доконал Антонена. Он вскочил и, даже не подобрав провод, бросился бежать. Поскользнулся на насыпи, усугубив позор, и скрылся, пряча во тьме свой стыд. До рассвета он бродил по улицам сам не свой. В третий раз за этот год высшая сила помешала его призванию. Он вернулся домой в шесть утра, встретив пьяных гуляк, вывалившихся из ночного клуба, рухнул на кровать и проспал до четырех пополудни. Рабочий день пропал, он боялся гнева Изольды. Он позвонил, сослался на приступ гастроэнтерита; она назвала его безответственным и пригрозила выставить, если он еще хоть раз прогуляет, не предупредив. Не мог же он ей объяснить: «Понимаете, мадам де Отлюс, я хотел задушить бомжа и сдрейфил. У меня из-за этого депрессия!»
Ближе к семи им овладела безумная идея. Он загладит вчерашний промах, закончит начатое. Он так загорелся, что даже не прихватил никакого оружия. Ему не терпелось вернуться туда как можно скорее. И вот он пришел, во второй раз за неполные сутки, к мосту с наступлением темноты, молясь, чтобы Фредерик был пьян и уже спал. Но логово оказалось пустым. Бродяга ушел в загул. На этот раз, клялся себе Антонен, он не дрогнет, не купится на его треп, не спасует перед глазами жареного мерлана — он задушит его голыми руками. Он ждал, нетерпеливо потирая руки. Он должен это сделать, сегодня, сейчас. От возбуждения Антонена бил озноб. Он зевнул и машинально забрался в спальный мешок Фредерика. Неодолимая усталость вдруг навалилась на него, и он уснул. А когда проснулся, как от толчка, бродяга сидел рядом и курил; стояла непроглядная тьма, и он видел только тлеющий кончик сигареты. Фредо ухмыльнулся, увидев, как Антонен приподнялся на локте.
