— Чем же дышит хозяйка?
— А есть пробоина в потолке…
— Пролезть можно человеку?
— Разве… мальчонке…
Агент вспомнил базарного мальчишку с шадривым[6] лицом. Федя накрыл спекулянтку Лосиху, но карманного воришку пощадил. Теперь пацан отплатил бы добром — показал бы, можно пролезть или нет.
— Значит, золотишко хранилось тут, за дверью?
Старая лиса поняла, что ее обложили красными флажками. Она покорно развела ладошки:
— Тут-то оно тут, а где да в чем, не ведаю. Потому как ясновидящая в тайне хранила. Писульку вручила, что пропало, и говорит: «Найми своего сыщика».
— А что там кроме гроба?
— Ничего, соколик.
— Люк есть?
— Нету.
— Значит, в гробу двойное дно.
В глазах бабки вспыхнули светильнички. Она удивленно покачала головой, завязала уголки платка под пухленьким подбородком:
— Дивлюсь тобой, Феденька! — Она переметнулась на голос озорной девки: — Зайди, родимый, да попробуй приподнять старушку: тут тебе и смередушка!
— Шпалер под рукой?
— У нее глаз шибче всякого шпалера!
Федя улыбнулся:
— Куда же она глядела, когда гроб-то чистили?
— Ой, паичка, сама не разумею: прошло как в Камский мох — и следов нету. Что за наваждение?
— А вот что! — Агент кивнул на дверь. — Она спит. А сверху на нитке пучок кудели с душком сонным. Потом — веревочную лесенку. По ней вниз пацан с фонариком. Старушку — на бок. И давай шуровать…
— Господи, страх-то какой! Лик-то у ней завсегда в саже — чернявый, и зенки, как у Мурки, горят. Меня и то в дрожь бросает…
«На лице маска», — отметил про себя Федя, но заговорил о другом:
— Помощник Ерша, поди, не один гроб распотрошил на кладбище. Клад у рыжего. Помоги найти его. Куда он подался?
— Поди-знай! Отсохни язык — не ведаю!
— А ты, Капитоновна, спроси у ясновидящей. Она все видит.
— И взаболь, милый, спросить — не ударить. Да лишь вот беда: после этой надсадушки никого не принимает и со мной молчит да на руки мои смотрит — драгоценности ждет. Аж еду не берет!
— Так вот и к гробу присохнет. Останешься ты одна. Что будешь делать, Капитоновна?
— Ох, желанный мой Федюша, вся надежда на бога!
— На бога надейся, а сама не зевай. — Агент вытащил пачку денежных знаков: — Малины[7] не обещаю, а голодать не будешь. Кажинный месяц по такой колоде. И услуги для тебя привычные…
— Какие, соколик? — заинтересовалась бабка.
— Будешь у меня наводчицей.
— Спаси бог и помилуй! Не хочу кормить клопов в качеване[8].
— Говоришь, кубышку сколотила?
— Откуда, Феденька? Барахлишком, сам знаешь, давно не промышляю, а что скопила — уж проела. Сама живу, видишь, приживалкой. — Она взглянула на стол и спохватилась: — Ах ты память-решето! Совсем заболталась! Давай, сынок, кусовничать: молочком попотчую…
