— Солеваровским?
— Хозяйское, утренний удой отношу, а вечерний оставляю.
— А сено чье?
— Не моя забота. У хозяина сенокос на Ловати, на трех коров хватит. Сам-то вчерась отбыл пожню посмотреть да рыбку половить…
«А может, племянника покормить?» — подумал агент, присаживаясь к столу.
Капитоновна подала гостю ручник, чтобы тот прикрыл новые брюки, и обратилась к Николе Чудотворцу. Она зашептала молитву, а Федя, с утиральником в руке, усмехнулся:
— Капитоновна, кому ты поклоны отвешиваешь? Взгляни, Чудотворец-то двуликий!
— Свят! Свят! — закрестилась она, не оглядываясь.
Федя предложил проверить его слова:
— Сними икону, только не оставь отпечатки пальцев на полотенце. И увидишь с лицевой бородку, а сзади доску с кубышкой…
Бабка вздрогнула и, поворачиваясь, грохнулась на колени:
— Сынок, не оставь меня нищей!
— Я не грабитель!
— А Пашка Соленый сказывал, что ты таперича легавым стал.
— Я, Капитоновна, агент второго разряда, а ты моя помощница. Сообщила мне о пропаже, вручила список драгоценностей…
— Соколик, я же не ведала, что ты государственный…
— Теперь будешь знать. И дальше помогать. Начальник у нас с тобой надежный, справедливый. Выхлопочет тебе пенсию по старости. А пока что получи подъемные…
Федя положил на стол пачку совзнаков и помог бабке встать на ноги:
— Связь держать будешь только со мной…
— А как же, любезный, благодетельница? — Она со страхом посмотрела на дверь без ручки. — Без ее благословения…
— Не бойся, Капитоновна, она благословит. Только поначалу с ней поговорит наш начальник.
— А ежели станет молчать?
— Есть решение: гадалку вон из Руссы. Заговорит, поверь мне.
— Тебе-то верю, соколик, а вот поверит ли мне начальство? Куда нам, скажут, безграмотную да еще с таким иконостасом!
— Живи, Капитоновна, как привыкла, живи здесь, с иконами. — Федя кивнул на дверь: — Пока прислуживай. Береги скарб. Обряжай скотину. Носи молоко. Делай все, что и раньше делала. Только соблюдай две статьи: никому о своей секретной службе — раз и честно выполняй мои поручения — два. По рукам?
Она утвердительно кивнула головой, хотя видно было, что в ней идет душевная борьба. Наконец Капитоновна шагнула к черному поставу с белой занавеской, открыла застекленную створку, достала берестяную чашку и опрокинула на стол звонкие медные пуговицы с якорями.
— А морскую окруту в печи спалила…
— Костюм матроса?
— Евонный. А ему взамен штатский, как повелела хозяйка. Он тут три ночи спал на сеновале…
— А потом?
