Юный голос задохнулся в гневе и угас в словах:
— …а после огня — чад и пепел и нищета.
Поникнув головой, юноша тронулся с места. Он не решился признаться, что и сам возложил на костер свои златокованые украшения, — десять дней прошло с тех пор. Он смущенно зашагал по левому краю тропы. По другой, правой, обочине шла Симонетта. Дорога была пуста. Солнце садилось. Словно какой-то поток разделил их. Они слышали его шум.
Тишина.
Тогда они стали звать друг друга. Каждый — из своего страха.
— Джулиано.
Тишина.
— Симонетта.
Тишина. Поток становился все шире.
— Не бойся, — послышалось справа, издалека.
Тишина. И слева раздалось:
— О чем ты думаешь?
— Но значит, люди теперь нищие?
— Да.
И справа:
— А Бог?..
Что-то пыталось крикнуть в юноше: «Бог тоже». Он стоял, пошатывался, шарил вокруг руками — и вот юные тела ощутили друг друга, они застыли, они срослись посреди дороги, они стали как один человек. Они не открывали глаз. Они были пока слишком слабы, чтобы быть вместе вне этой совместной, тесной ночи.
Тогда Симонетта подумала: «Каково тебе, любимый?»
И темно спросил себя Джулиано: «Как назвать мне твою красоту?»
Им стало грустно — ибо ни один не мог вызвать в себе образ другого.
Но вот оба сразу подняли взгляды — высоко, словно им надо было найти небо.
А нашли они — себя. И улыбнулись, узнавая. Словно сказали друг другу, бесконечно дивясь: «Какая глубина в тебе!»
И тогда не стало разделявшей их тропы, не стало между ними потока.
Дали погружались в сумрак, и вокруг них осталось не спать лишь столько мира, сколько им надо было, чтобы чувствовать себя укрытыми и одинокими.
Потом, уже начав уставать, девушка сказала:
— Сегодня я хочу повести тебя к кому-нибудь. Но матери моей больше нет.
Уже взошли звезды, и воздух дрожал от вечернего звона маленьких светлых колоколов из Сан Никколо.
Тогда он попросил:
— Поведи меня к Богу.
Она повела его за собой во врата Сан Никколо и была рядом с ним, как свет, в прохладной тени переулка. Рука в руке, словно возглавляя какое-то длинное праздничное шествие, взошли они по ступеням этой церквушки. Там, внутри, они долго молились, стоя на коленях, — одни посреди всех.
И тогда Бог стал очень богат.
