— Ясно? — доносится до меня, и я отвечаю:
— Ясно, батя, — а сама думаю о том, что теперь председателем будет тот самый Васька, что смеялся на улице. Неделю назад он воротился из армии, и Савельич тогда чуть не целый день ловил во дворе курицу.
Васька — парень маленький, с меня ростом, ничего в нем нет интересного, лицо простое, кость широкая. Нос у него глядит кверху, подбородок — тоже, словно провели ему по лицу ладонью снизу вверх, так оно у него и осталось. Парень он несамостоятельный: как-то раз до войны забрался на крышу крестной моей, стал кричать в трубу страшные слова, будто домовой. Крестная тогда у печи стояла, так чуть ума не решилась. Какой из него председатель?..
Батя почитал еще немного, а потом заснул, и мы пошли спать. Я долго ворочалась в постели, у меня болела голова, из-за этого я и на собрание не ходила. Наконец согрела голову и заснула глубокой ночью. И сразу, мне показалось — как только я заснула, постучали в ставень.
— Что они, ошалели, полуношники! — поднялась мама.
Оказывается, меня вызывали в правление. Я собралась и побежала.
В тесной комнате правления собралось много народу. На батином месте сидел Василий Карпович, как теперь все величали его. Когда я вошла, девчата тихонько засмеялись: видно, лицо у меня было заспанное. Вошел прицепщик соседней бригады дядя Иван. Был он в галошах, и из-под шинели виднелись исподники в розовую полоску.
— Здравствуйте, — сказал Василий Карпович дяде Ивану. — Раздевайтесь.
Девчата снова засмеялись.
— Чего же ты спать не даешь? — сказал дядя Иван, прислонившись к двери. — Новая мода — среди ночи людей собирать.
Потом пришла Паша, трактористка из МТС, свежая, словно и спать не ложилась.
— Все? — спросил Василий Карпович.
— Все, — ответил большой и широкий Леша из моей бригады, осторожно протискиваясь в двери. — Давай только короче.
— Ладно, коротко, — сказал Василий Карпович. — Почему мы плохо сеем, товарищи? Почему в день даете по полнормы? Чего вы дальше думаете? А? До июня сеять? Да? А в январе хлеб собирать? А ну, скажите? Разбудите-ка Тамарку.
Сперва молчали, потом стали говорить все подряд, и говорили больше часа, сперва дельное, а потом ругались, и мне попало. И больше всех ругал меня отец Василия Карповича — Савельич, который и сам-то работает в моей бригаде. Ему лет за шестьдесят, он сам захотел работать с комсомольцами, а теперь, на-ка вот, ругается. За меня заступился Леша, и все перепуталось, стали не о работе говорить, а людей перебирать.
