мои мертвые котики, где, черт побери, мои мертвые котики и Черныш? И Черныш? Мой черный мальчик, который скакал повсюду, который прыгал мне на руки, где Черныш? Кто, черт побери, унес его? В общем, ее татуировка стала точным лицом Лизы. Она, это она, у нее на плече наколотая татуировка, которая стала лицом Лизы я не помню ее имя, как ее звали… я не помню ее имени.
Мои детки, те немногие, что остались, сейчас спят.
Я разговариваю и рассказываю истории моим немногим оставшимся детям: Хэнку, Маддалене, Ладзаро, Назарено, Джезуэ. Я бы хотел, чтобы она была сейчас здесь, эта девушка с татуировкой, которая ушла от меня неуверенным танцующим шагом (потом она упала и подвернула ногу. Она не умела танцевать), я попытался бы рассказать ей нашу короткую мучительную историю, чтобы выбрать момент, когда я мог бы сказать себе: спасен, чтобы поставить в нужном месте точку и сохранить нашу историю нетронутой и удивительной. Почему на самые простые вопросы, почему на них никогда нет ответа? Почему? И фиг его поймешь это почему… Я бы рассказал ей, например, что для нас есть целый мир, где мы могли бы жить, это мир, созданный из ее обещаний, которые западали в мое смятенное сознание, давая мне надежду, сводя меня с ума от желания: ты мужчина моей жизни, ты создан, чтобы быть со мной, у нас будут дети и по воскресеньям я буду готовить и мы будем красиво одеваться, мы будем счастливы, мы всегда будем вместе. Однажды утром, пока я ждал ее внизу возле ее дома, взорвалась кофеварка (спросонья она забыла налить туда воды. Эта девчонка с татуировкой все время что-нибудь забывала), и ее отец нарисовал на стене фреску, умело соединив в ней грязные пятна, разбрызганные по стене. Тем самым утром она взрывала меня изнутри, пока я ждал ее, я еще не знал, что все идет к концу, я был ослеплен надеждой. Нет ничего более жестокого, чем надежда, ничего.
Я любил ее везде, эту девушку с татуировкой, даже в ее машине, в грязи (эти неожиданные гонки, когда мне удалось вытащить машину из грязи. Мы отправились заниматься любовью на середину поля, ночью. Но дождь лил как из ведра. Мы перепачкались в грязи с головы до ног. Яростная борьба с коробкой передач: первая, задний ход, первая, задний ход, обезумевшие колеса, разбрызгивающие грязь, она, ее вытаращенные глазенки, открытый рот с чуть кривыми зубками, первая и задний ход, грязь, вторая, спокойно, скользит, спокойно. Тогда я был настолько слеп, что готов был боготворить эти гонки, как метафору нашей любви: я ее спасаю, я вытаскиваю ее из жидкой грязи и она спасает меня, обнимая, любя меня, целуя меня с моей спермой во рту). Я любил ее еще тысячи и тысячи раз, я чувствовал ее бешеное дыхание, я кончал ей в лицо, повсюду ее руки искали мои руки. Я занимался с ней любовью даже в сарае ее отца, и она говорила мне: я
