«А что у него?.. Константин, иди домой… Ну-ка размотай повязку… Людмила Григорьевна, последите, чтобы не улизнул…»
Какой там «улизнул»! В такие моменты колени делались как ватные.
«Дай руку… Та-ак… Что вы на это скажете, Людмила Григорьевна?»
«Как есть настоящая шпана…»
«Это первый шаг в уголовный мир! Наш долг не допустить второго». И здесь нужны кардинальные меры…»
Я обмяк еще сильнее. Но в то же время ощутил облегчение: так или иначе, а не надо прятаться.
Эльза Яковлевна высунулась в окно. На дворе прыгала через веревку Таисья. Ее пышный сарафан нахально взлетал до подмышек.
«Тасенька, сходи, пожалуйста, за дровяник, там кленовые кусты. Выбери прут. Во-от такой длины и такой толщины. Да ты сама знаешь…»
«Таська, не ходи!.. Тетя Эля, не надо! Я не хотел, я нечаянно!..»
«Ах-ах! Нечаянно и незаметно для себя…»
«Я больше не буду!»
«Естественно. Не хватало еще, чтобы ты расписал себя пиратскими тотемами с ног до головы… Мы должны остановить этот вопиющий процесс…»
«Я уже все понял! Я соскребу!..»
«Придется очень долго соскребать с руки и со своей совести… Спасибо, Тасенька, именно такой…»
«Не на-адо! Ну я же…»
«А ну стой!.. Людмила Григорьевна, подержите его за лямочки…»
«Эльза Яковлевна! Тетя Эля! Вы же образованная женщина!.. Ну пусть хоть Таська уйдет! Уходи, дура!.. А-ай!..»
Надо сказать, что «кленовая доза» оказалась небольшой, но запомнилась на всю жизнь. Так же, как хихиканье Таисьи, которая никуда не ушла, а лежала животом на подоконнике, и губы ее пузырились от удовольствия.
Но радовалась Таська зря: возмездие скоро настигло ее. На следующий день я, Чук и Бамбук поймали доносчицу, когда она шла с рынка, утащили за поленницу («А-а-а, я все про вас расскажу!»), накинули ей на голову вздыбленный сарафан, завязали его сверху лентой из ее тощей косы и в таком виде пустили вредину с разгона в крапивную чащу. «А-а-а-а-!!»
— Наверно, потом она опять нажаловалась на вас? — боязливо заметила Маша.
— Разумеется. И снова Эльзе Яковлевне. Но в ответ услышала, что «мальчики поступили вполне закономерно, потому что ябедничество — большой грех». Такая реакция на Таськину жалобу примирила меня с тетей Элей (а также с бабой Люсей, которая согласно кивала).
Ребята за татуировку меня зауважали. А когда узнали про бабушкины меры — еще больше. Сейчас бы сказали, что мой рейтинг повысился на несколько пунктов. В те времена таких слов не знали, но когда мы с Чуком остались вдвоем, он погладил пальцем мое «колечко» и сказал тихонько: «Мы теперь с тобой как побратимы…»
