Слух, привыкший к уличному шуму, уже пресытился тишиной. Левис включил фары и двинулся к багровому зареву. Ущелье света, розовеющее во тьме, разгоралось все ярче, по мере того как все более оживленной становилась дорога к Парижу.
IV
Елисейскими Полями Левис добрался до нового района; среди самых новых зданий на площадке, покрытой щебенкой, располагался дом мадам Маниак. Левис пересек вестибюль — по черным и белым плитам зацокали железными подковками его ботинки, — оглядел себя, повернув голову к сплошному во всю стену зеркалу (красивые — живые и жесткие — карие глаза, энергичная челюсть, в естественном беспорядке пышная черная шевелюра, расстегнутая охотничья куртка), взял собаку на руки и поднялся по лестнице.
Элси Маниак принадлежала к людям, которые не удовлетворяются тем, что придают окружающему — друзьям своим и вещам — оттенок изысканности, очевидной незаурядности; избыток оригинальности выплескивается у них прямо на лестницу. На первой площадке бросалась в глаза отливающая всеми цветами радуги ваза, открывая посетителю застывшее великолепие ацтекской цивилизации; на второй — светильник в форме гондолы, украшенный кисточками, словно взятыми с головного убора кардинала.
У мадам Маниак все дышало безукоризненным совершенством. Не имея громкого имени, она окружила себя тайной, иногда направляя в газеты протестующие письма, если был нарушен ее запрет называть в светских новостях имена принимаемых ею гостей. Словно королева-инкогнито, она всегда приковывала к себе внимание.
После неудачного брака мадам Маниак принесла все, что имела, на алтарь дружбы, отдавая свое тепло этому холодному мрамору. Каждый вечер к шести часам (к этому времени она старалась обязательно вернуться) собирались гости и начинали обсуждать современные события, критиковать всех и вся, не забывая при этом обратить внимание на противоречивость движений человеческого сердца. Она принимала одних и тех же друзей, всем внушая уважение к ним, что они, очень особенно пожилые ценили. И прекращала видеться с ними только в том случае, если они «глупо женились», то есть женились на молоденьких.
Светильники на полу напоминали шахтерские лампы перед спуском в забой, их спокойный свет поднимался вдоль стен, сознательно оставленных без всяких картин. В ее салоне не было — как в залах магазинов — бросающих прямые лучи источников света; салон скорее напоминал дворец знаменитого антиквара, строгого, скрывающего свое имя; по залам ведет вас господин с ухоженными руками иудейского священника, демонстрируя холл, стены которого затянуты серым муаром, а в центре выставлена статуя Будды IV века — счастливый итог изнурительных поисков.
