Все тогда поднялись и пошли кто куда.
Я остался сидеть, подожду, мол, суда.
Как вернулись опять, то один из них встал,
Тот, что больше других так во всё и встревал;
Поглядел он на всех, да как взялся за стол,
Да как начал кричать: «Протокол, протокол!»
И казну вспоминал, и трубу, и котел,
И муку, и мешок… и опять — «протокол!»
Я сижу и дрожу — вдруг меня б не назвал;
Слышу — бряк! И я тут! Ах, да чтоб ты пропал!
Только — хвалит меня, справедливым зовет,
На Пантурка ж как глянет — скотиной ревет:
«Виноват, виноват, штраф казне пусть внесет!»
И в тюрьму, и в Сибирь! — и куда не пихнет.
Говорит, говорит, так что пить захотел;
Как картошку, Петра посолил, да и съел.
А сказать бы — за что? За свое за добро.
Человек захотел выгнать водки ведро.
Что ж за польза ему, чтоб он света не знал,
Съел Пантурка свой блин иль горелки нагнал!
А потом стал считать все убытки акциз:
Тот, кажись бы, зубами Пантурка загрыз!
Он считал — и вдвойне, и втройне умножал,
Как шинкарь, одну чарку он за три считал.
Всё добро чтоб забрать и скотину продать,
Что в казну — то в казну, остальное — раздать;
Тыщи три там он пеней одних накрутил.
(У Петра хоть бы грошик в кармане-то был.
Сладок жабе горох, да зубов бог не дал —
Чтоб акциз то имел, что тогда отобрал:
Лишь сермягу, телегу да парочку коз,
И то брат откупил, а назавтра отвез.)
Не стерпел только пан, тот, что в куртке сидел,
Что-то молвил Петру и очки он надел,
Да как крикнет, как зыкнет — затрясся весь суд:
«В чем вина Петрука? В чем повинен он тут,
Что скотинку кормил он своим же добром,
На носилках носил свою брагу ведром?
Тут тюрьму, тут и штраф для акциза взыскать…»
Он как стал говорить, да как начал считать,
Мол, Петрук и не гнал, и в лесу не бывал,
Это я виноват, сам я гнал, сам наврал
И донес на него… Я виновен во всем!
Ах, да чтоб ты пропал! Чтоб сгорел ты огнем!
Так он всё повернул, так всё дело скрутил,
Про меня всё сказал, а Петра защитил.
Я гляжу — ну, конец, ну, пропал теперь я!
И мешок-то ведь мой, и мука в нем моя!..
Двери скрипнули тут, а я — шасть меж людей,
Да на двор, да в корчму, да к кобыле скорей;
Прибежал я домой, бурачков там поел,
Сказал женке: «Молчи!» А сам в лес полетел,
