качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход
„гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен
придти.
Все прошли в комнату и сели. Арендатор развалясь на кресле, в центре. Личность
это была примечательная, на язык несдержанная, особенно после рюмки-другой...
Молчание. Но длилось оно, к сожалению, недолго.
— А вы не слыхали анекдота, — начал арендатор... („Пронеси, господи!" —
подумала я) .
— Стоит еврей на Лубянской площади, а прохожий его спрашивает: „Не знаете ли
вы, где тут Госстрах?"
— Госстрах не знаю, а госужас вот...
Раскатисто смеется сам рассказчик. Я бледно улыбаюсь. Славкин и его помощник
безмолвствуют. Опять молчание — и вдруг знакомый стук.
Я бросилась открывать и сказала шопотом М. А. :
— Ты не волнуйся, Мака, у нас обыск.
14
Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже). Славкин
занялся книжными полками. „Пенсне" стало переворачивать кресла и колоть их длинной
спицей.
И тут случилось неожиданное. М. А. сказал:
— Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. (Кресла были куплены
мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку).
И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный. Под утро зевающий арендатор
спросил:
— А почему бы вам, товарищи, не перенести ваши
28
операции на дневные часы!
Ему никто не ответил... Найдя на полке „Собачье сердце" и дневниковые записи,
„гости" тотчас же уехали.
По настоянию Горького, приблизительно через два года „Собачье сердце" было
возвращено автору...
Однажды на голубятне появилось двое — оба высоких, оба очень разных. Один из
них молодой, другой значительно старше. У молодого брюнета были темные дремучие
глаза, острые черты и высокомерное выражение лица. Держался он сутуловато (так
обычно держатся слабогрудые, склонные к туберкулезу люди). Трудно было определить
его национальность: грузин, еврей, румын — а, может быть, венгр? Второй был одет в
мундир тогдашних лет — в толстовку — и походил на умного инженера.
Оба оказались из Вахтанговского театра. Помоложе — актер Василий Васильевич
Куза (впоследствии погибший в бомбежку в первые дни войны); постарше — режиссер
Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили М. А. написать комедию для театра.
Позже, просматривая как-то отдел происшествий в вечерней „Красной газете"
