- Естественно! - воскликнул Горбяков и, помолчав, добавил: - Что ж, Глаша, хлопочи, не ударь в грязь лицом перед важными особами. По чести сказать, и мне не приходилось бывать в таком почтенном обществе. Хорошо, что сказала. Приплелся бы в пимах, в дубленом полушубке, по-свойски. Учтем.
- Да не преувеличивай, Федя! Насмотрелась я одно время на эту публику в доме отца. И наплакалась. Бывало, напьются, вяжутся...
- Ну, тогда ты была беззащитная девушка, а теперь - жена да еще матушка.
Глафира Савельевна вскочила, замахала руками, в глазах ее вспыхнули буйные огоньки.
- Не береди, Федя, душу, не прикасайся к ранам!
Горбяков умолк, виновато опустил голову: не ту струпу, видать, тронул Глафира Савельевна заспешила домой. Горбяков помог ей одеться, вышел на крыльцо, пожелал на прощание всего самого лучшего. Она полуобернулась, напомнила:
- До воскресенья, Федя.
6
Едва Глафира Савельевна скрылась эа сугробами, Горбяков надел полушубок, шапку, рукавицы и вышел во двор. Здесь, в сараюшке, в дровах, лежал чурбак с выдолбленной серединой. Долго он ждал своего часа.
Наконец час этот наступил.
...Ну денек выдался, век его не забудешь! Вначале стычка с урядником, потом появление попадьи с безрадостными вестями. Сколько лет Горбяков ходит по острию ножа, но такого опасного положения никогда еще не складывалось. Может быть, конечно, оно какнибудь и ослабнет, но сидеть сложа руки он не будет.
Пока враги не получили точных доказательств его подпольной работы, надо обезопасить себя от возможных осложнений. И первая его забота - документы.
Горбяков бережно доставал из склянки бумаги, расправлял их на согнутом колене, бегло прочитывал, потом свертывал по размеру ниши в березовом чурбаке.
Вот он развернул ученическую тетрадь, пробежал глазами по строкам, исполненным неразборчивой вязью синими чернилами. Это был протокол партийной конферейции нарымских большевиков. Досталось тогда на ней и меньшевикам, и эсерам, ж кадетам. Не забыты были и их пособники оппортунисты всех оттенков.
Улыбка тронула губы Горбякова. Он живо вспомнил некоторые подробности этого памятного собрания. Оно продолжалось целых два дня: вначале в буераке за селом под видом пикника, а потом на квартире у больного товарища. Пока произносились речи, он сидел в белом халате, со стетоскопом в руке, готовый в любой миг отвести на себя тревогу. Правда, запасной выход через открытый подвал тоже был наготове. Но вее обошлось хорошо. Ни явные полицейские чины, ни их тайные агенты, ни идейные противники большевиков из других партий так и не узнали о происшедшем собрании. А оно было важнейшим: не только Горбяков, все участники разошлись с этого собрания с полной ясностью по самым важным вопросам жизни: война, мир, революция. Как ни далеко было до Нарыма, но и сюда поступили уже достоверные известия о Пражской партийной конференции, о Краковском и Поронинском совещаниях Центрального Комитета с партийными работниками.
