Он настолько храбрее меня: противостоять тому, что преследует тебя с самого детства. Я ему завидую.
Я слегка провожу рукой по его больной щеке, и он морщится.
— Хочешь, я принесу лед? Бинты? Обезболивающее? У моей мамы в аптечке полно всего.
Он выгибает бровь.
— Зачем?
Я пожимаю плечами.
— Однажды я у нее спросила, и она сказала, что они остались еще со старой травмы, которую она получила в средней школе, будучи чирлидершей.
Он хмурит брови, и его опухший глаз закрывается.
— Разве это было не двадцать лет назад?
— Она безумная, — говорю я, поднимаясь с его колен. — Может быть, поэтому она все время счастлива.
Кончики его пальцев впиваются в мои бедра, удерживая меня на месте, в его глазах поселяется паника.
— Я не хочу тебя отпускать.
Мне знаком этот взгляд — тот, который умоляет о помощи.
— Пожалуйста, помоги мне, мамочка, — шепчу я, когда чувствую, как он нависает надо мной, и каждая частичка моего тела будто разрывается пополам. Он грубо накрывает мой рот рукой, и из моих глаз проливаются слезы. Где она? Почему она не приходит за мной? Потому что она думает, что я прячусь, как и все остальные дети. Это то, что я должна была делать вместо того, чтобы умирать изнутри. Хотя какая-то часть меня хочет, чтобы и снаружи я тоже умерла.
Пожалуйста, мамочка...
Я обхватываю Кайдена руками за шею и обнимаю, когда он зарывается лицом в мою шею, прижимаясь губами к моему бешено стучащему пульсу. Закрыв глаза, я проживаю это мгновение: напуганная до смерти, но всецело желающая этого. Он медленно целует мою шею, наслаждаясь каждым прикосновением, и моя голова отклоняется в сторону.
— Я пойду смою кровь с рук, — шепчет он, и я отстраняюсь. — Оставайся здесь, ладно?
Подобрав низ полотенца, я киваю и убираю ноги с его коленей. Он встает и идет в ванную, пока я ложусь на кровать, понимая, что что-то должно произойти. Я чувствую это в воздухе, в теплом ощущении на шее, где он целовал меня, и везде, где его руки меня касались.
Когда Кайден выходит из ванной, на нем нет кофты, а к широкой груди он прижимает полотенце. Он забирается на кровать, а я сажусь и опускаю его руку, держащую полотенце, чтобы можно было посмотреть на порез. Он глубокий и тянется вдоль верхнего ребра — еще один шрам в его уже и без того изодранном теле. Я веду пальцем по его предплечью, отмечая свежие раны на коже.
— Что произошло с этим? — Я останавливаюсь на порезе возле бицепса и рассматриваю его. — Похоже на то, как если бы кто-то порезал твою кожу.
