* * *
Он сидел над бумагами и не видел ни строчки. Просто расплывалось все. Еще утром ему доложили, что Азраэль покинул Адеон. Легко было догадаться, куда он отправился. Но к обеду тот вернулся. Посетил даже очередное собрание совета. И все время пытался поймать взгляд повелителя, а тот отводил. Он просто не мог взглянуть на брата, который давно перестал им быть и увидеть в его глазах… Любое чувство, от торжества до жалости. Всему есть предел. Даже решимости. Поэтому он позволил себе лишь на мгновение прикоснуться к разуму Азраэля, чтобы просто убедиться. По крайней мере, так он себя убеждал. Она была жива. В относительном порядке. Это главное. А с остальным он смирится. Например, с навязчивыми фантазиями брата, от которых невозможно отделаться. Сейчас, в тишине своего кабинета, он представил в этих украденных фантазиях себя. Своих же воспоминаний касаться не мог. Не выдержал бы. Поэтому запер их где-то в глубине сердца, так глубоко, чтобы самому о них почти забыть. Почти. Например, о ее запахе, о волосах, о бархате кожи, о взгляде, полном страсти и желания, такого сильного, что становилось почти невыносимо. Он почувствовал ее даже прежде, чем она появилась во дворце. Просто понял, что придет, что их ждет не простой разговор. Да, необходимый им обоим, но способный разрушить все до основания. А он даже не был уверен, что хватит сил. Хватило. Когда она вошла, он мог посмотреть на нее почти равнодушно. Спрятаться за маской повелителя, которую она так ненавидела. Не ради себя, ради нее.
— Привет, — проговорила она. Видел по глазам, что боится, но отвечать не спешил, — Я… не думала, что будет так тяжело. Ты… такой чужой.
— Тебе так кажется?
— А разве это не так?
Он промолчал.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь.
— Я, как и ты, не знаю, о чем. Ты была права, когда говорила, что другая, что изменилась. Я не предполагал, что настолько.
Ему не надо было читать мысли, чтобы понять, что ей больно сейчас. Все отражалось в глазах. Каждое его слово, все, что сказал и еще собирался.
— Я не знаю тебя теперешнюю. Не уверен, что хочу знать.
Это было сродни пощечине. Но лучше сразу.
— И что? Это конец? Ты не хочешь больше бороться? Бороться за нас?
— С кем? С тобой? Я мог бы бороться хоть со всем миром, но это твоя природа.
Она всегда была упряма, вот и сейчас не верит, пытается бороться со всем миром, даже с ним, но сейчас у него был способ заставить ее понять и принять все это. В маленькой, неприметной коробочке на столе. Он просто открыл ее и заговорил уже более уверенно. До этого момента ему не хватало решимости, он еще сомневался, но теперь… Назад пути уже не было.
