В полной растерянности, затаив дыхание, дрожа от страха, жандарм и часовой слушают этот странный диалог.
Они не совсем хорошо понимают смысл торопливого, бурного и не очень ясного спора, добрую половину которого не могут расслышать: говорящие проглатывают в гневе слова, к тому же звуки приглушаются дверью. Вдруг отчетливый шум борьбы прерывает диалог.
Затем солдат с жандармом слышат, как что-то тяжело падает на пол и в ту же минуту раздается отчаянный крик заключенного, который хрипит и задыхается:
— На помощь!.. Помогите!.. Убивают!..
При такой совершенно ясной ситуации, когда существует вполне ощутимая и реальная опасность, к обоим стражникам понемногу возвращается хладнокровие. К тому же в камере происходит драка… Необходимо вмешаться, таков приказ…
Рукой, дрожащей, словно лист на ветру, жандарм вставляет ключ в замочную скважину. Он дважды его поворачивает, и дверь открывается.
Избитый, полузадушенный Лобанов отбивается от кого-то на полу камеры.
— Но он здесь один… — шепчет жандарм.
Узник поднимается, шатаясь, опирается о стол и кричит сдавленным голосом:
— Хватайте его!.. Да задержите же его… он убежит… Хватайте его!
Обоим стражникам кажется, что у заключенного начался приступ сумасшествия. Впрочем, у них нет времени долго раздумывать. События развиваются с необычайной быстротой. Жандарм всем своим могучим телом загораживает дверь. Он уже готов войти в камеру… Как вдруг получает страшный удар в живот. Он отступает на два шага и валится навзничь, изрыгая проклятия.
Бледный, с выпученными глазами, в разорванной одежде, профессор делает над собой огромное усилие и бросается к выходу.
Но существует устав… а главное в этой жизни — устав.
Часовой преграждает ученому путь, он даже чуть касается его груди острием штыка и говорит безапелляционным тоном:
— Выход запрещен, папаша, или же я убью вас.
— Болван! Это ему следовало бы проткнуть живот, — кричит Лобанов в отчаянии, потом добавляет уже более уверенно: — Тревога! Закройте все двери, выходы!.. Не оставляйте ни одной щели!.. Ружья наперевес! Сомкните ряды, создайте стену из солдат!.. Чтоб не осталось ни одного отверстия, чтоб не могла проскочить даже мышь!
Жандарму скорее страшно, чем больно. Он поднимается, его покачивает; позабыв о дисциплине и правилах, требующих соблюдать тишину, он орет во весь голос:
— Люди!.. Злой дух ударил меня!.. Вы слышите, злой дух ударил меня! Клянусь святым Сергием, моим небесным покровителем… я от этого умру.
