Железнодорожный состав, груженный, как было известно партизанам, боеприпасами, взрывается с таким грохотом, будто рушатся горы. Вануш торопливо пересчитывает вагоны. Паровоз не в счет — он лежит на боку и похож на опрокинутую игрушку Гулливера. Вануш считает: двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Опять сбился. Десять, одиннадцать… «Двадцать вагонов», — говорит Свидоник. А Алоиз Ковач поливает дорогу из своего пулемета.
— Отходим! — приказывает Яков Баштовой.
Вануш бросает еще одну гранату, и партизаны поспешно отходят, пока не опомнились солдаты поездной охраны. «Фейерверк получился на славу, новогодний подарочек обойдется фрицам недешево», — думает Вануш.
Они возвращаются в село, когда забава — новогодний вечер — в разгаре. Однако майор уже в своем штабе. Тут же и Франтишек Пражма, Агладзе и начштаба Волостнов. Все ждут вестей с железной дороги.
— Наконец-то! — восклицает Зорич, когда в дверях появляются Яков Баштовой и за ним Любомир Павлинда.
Баштовой докладывает: эшелон подорван, потерь нет.
Командир отряда интересуется подробностями. Баштовой рассказывает о поведении немцев в своей манере — с шуткой и прибауткой:
— «Ой!» — крычыть одын и так побиг, що чоботы розгубыв. А другый видповидае: «Не журысь, Гансыку, що нэма чобит, мэнш будэ клопоту, а то щэ мазаты треба та взуватысь!»
Эти слова партизаны встречают хохотом.
— Вот так дает!
А майор слушает, смотрит на Любомира Павлинду, который нетерпеливо топчется у дверей — гак ему хочется поскорей попасть на забаву, — и добродушно усмехается, понимая нетерпение молодого обувщика. «Как, должно быть, этот юноша любит жизнь, если и угроза смерти ему нипочем», — думает Зорич. И вдруг прерывает расходившегося тавричанина, обращаясь к Франтишеку Пражме:
— А наш обувщик, видно, застоялся, судруг Пражма, — и смеется.
— Аж ногамы пэрэбырае, так на забаву побигты хочэться, — подхватывает Баштовой.
Агладзе от души хохочет, а Франтишек Пражма укоризненно смотрит на Павлинду, отвечающего майору веселой и добродушной улыбкой. Баштовой продолжает:
— Повиртэ, товарыш майор, всю дорогу бисовый хлопэць канючив, що запизнюеться на забаву, — и, понизив голос, доверительно сообщает: — Дивку, видно, прыгледив…
— И хороша?-живо интересуется Агладзе.
— Хороша Маша, да не наша, — притворно вздыхает Волостнов, не поднимая головы от своих штабных бумаг.
«Жизнь против смерти, — думает Александр Пантелеймонович,- и пушки тут бессильны…»
— Ладно уж, идите! — машет он рукой и провожает партизан веселым взглядом. «И мы были молоды», — думает он.
