— Я собиралась защитить тебя от критиков.
— Каких критиков? Меня что, критикуют?
— Нет, ничего особенного.
— Кто критикует? Кто?
— Лучше уж мне помолчать, а то снова будешь упрекать меня в болтливости.
— Конечно! Ты болтаешь как заведенная, когда я этим сыт по горло, и молчишь, когда мне интересно.
— О тебе же забочусь. Если ты узнаешь, тебе будет неприятно.
— Альбана, кто меня критикует? Скажи, я ему морду набью!
Разволновавшись, Квентин забыл, что у него в прошлом году ломался голос: он порой почти исчезал, тембр его менялся, скача от высокого до низкого. Альбана ликовала, что Квентин в ее власти.
— Никто… никто конкретно… так, вообще… скорее, слухи…
— Слухи?
— Кажется, ты хочешь нравиться девчонкам… и очень им нравишься.
— Это не критика, а репутация. И притом хорошая.
Он самодовольно вытянул вперед свои длинные ноги и скрестил на груди руки. В этот миг ему вдруг захотелось, чтобы работавший неподалеку садовник, присутствие которого его смущало, когда Альбана всхлипывала, услышал, что она сейчас сообщила.
— И еще говорят, что ты соблазняешь девчонок, а потом бросаешь, что ты ими пользуешься, как бумажным носовым платком. Это что, не критика?
— Хм… нет. У парней это вроде испытания характера.
— А девчонки сказали бы, что ты негодяй.
— Негодяй? А что тебе больше нравится? Лицемер, который вешает тебе лапшу на уши? Который кричит: «Ты женщина моей жизни!» — а потом прыгает в постель к другой?
— Твои слова — это чудовищно.
— Нет, это честно. Кажется, ты предпочитаешь болтуна, а не того, кто скажет тебе правду.
— А ты говоришь правду?
— Всегда.
— Неужели?
— Всегда!
— Клянешься?
— Клянусь.
— О’кей. Ты и сейчас скажешь мне правду?
— Безусловно.
— Здесь и сейчас?
— Безусловно.
— Очень хорошо, скажи мне правду: ты меня любишь?
— Ты опять о себе!
— О том, что меня интересует: ты и я. Отвечай, ведь ты поклялся сказать правду: ты меня любишь?
— Какая ты упертая!
— Хорошо, я упертая, но ты меня любишь?
— Ты очень-очень упертая!
— Ты меня любишь?
— Черт, ну до чего же ты иногда упертая…
Они снова удрученно замолчали.
Они никогда еще не были так далеки друг от друга, как теперь, сидя на этой скамейке. Разговор принимал самые неожиданные обороты. Встретившись, чтобы потрепаться и провести вместе свободное время, они только и делали, что грызлись без остановки. Каждый из них имел несчастье быть неловким в выражении мыслей и приписывал неразбериху в своих речах злым намерениям собеседника.
— Квентин, а ты уже это говорил?
