— Серджо был моей первой любовью.
— Да ну?
Заинтересованная, Марселла подошла ближе:
— А откуда он знает?
— Кто?
— Попугай.
Мадемуазель Бовер разглядывала носки своих туфелек. Польщенная вниманием, которое ей оказывала Марселла, и смущенная.
— Когда мне подарили Коперника, я научила его произносить это имя.
— Это Серджо вам подарил его?
— Ах, вовсе нет, Коперник появился позднее.
— Уф… Вот уж не хотелось бы мне, чтобы мой любовник, уходя, на прощание подарил мне попугая, который повторяет его имя.
Мадемуазель Бовер вскинулась:
— Да что вы говорите, Марселла! Серджо вовсе не бросал меня.
— Ох, простите.
— Он умер!
— Он умер?
— Ну конечно! Он погиб в открытом море, неподалеку от Кипра. Его яхта затонула.
— Он был один?
— Увы, я не могла разделить его пристрастие: у меня морская болезнь. Это так досадно… Лучше бы мы погибли вместе!
Тысячу раз мадемуазель Бовер видела, как она стоит на палубе рядом с Серджо и роковая волна накрывает их… Потом представляла себе как двое, затерянные в морской пучине, вцепились друг в друга, а затем, понимая неизбежность гибели, сливаются в долгом поцелуе, прежде чем утонуть. То есть гибнут они не потому, что их захлестнула волна, а из-за слишком долгого поцелуя.
Расчувствовавшись, она усиленно заморгала. Марселла схватила мозолистой лапой ее запястье:
— Не плачьте, мадемуазель.
При этих словах слезы хлынули из глаз мадемуазель Бовер. Как это упоительно — не стыдясь, нарыдаться прилюдно, это совсем не то, что бывало обычно, в одиночестве.
Марселла говорила ей ласковые слова, грубовато похлопывая ее по плечу.
Наконец мадемуазель Бовер глубоко вздохнула, и это означало, что она намерена взять себя в руки.
— Как жаль, — вздохнула Марселла, — что вы не успели пожениться и сделать ребеночка.
— О, зачем производить на свет сирот?
Марселла попыталась сменить тему:
— Смешно сказать, я ведь никогда не думаю про мою первую любовь. То есть я ее прекрасно помню, но это дело прошлое.
— У меня иначе.
— А думать про нее мне мешают новые.
— Неужели вы полагаете, Марселла, что в моей жизни был единственный мужчина?
— Ну да… я так думала… раз попугай повторяет его имя…
— Я встречала замечательных людей, множество замечательных людей.
— Конечно, мадемуазель. Такая хорошенькая, такая классная, вся с иголочки, к вам мужчины должны прямо-таки липнуть, это уж точно.
Мадемуазель Бовер показалось, что Марселла сказала это совершенно искренне. Она разделяла это мнение, считая себя очень красивой. И очень хорошо сохранившейся в свои пятьдесят пять лет.
