— Садись!
Это было не приглашение, а приказ. Помнит ли он меня? Тогда он был пьян в стельку.
Долговязая орясина помахал паспортом у меня перед носом, покачал своей журавлиной ногой, затянутой в галифе и шевровый сапог, точно собираясь пнуть меня, и спросил:
— Как ты сумел разжиться этим паспортом?
Я довольно смело ответил:
— Волостной старшина вам скажет, что я был здесь на врачебном осмотре. Доктор покажет, что мои легкие…
— Хватит свистеть! Вон у тебя харя — в три дня не обделаешь. Ну! — Талис указал через мое плечо. — Гляди туда. Узнаешь его?
Я услышал, что за моей спиной ввели еще кого-то, обернулся, взглянул и сказал:
— Не знаю…
Это была неправда, но у меня было такое чувство, что я и не лгу. Там стоял молчаливый партизан, от которого я только и слышал «привет» при встрече и расставании. Оружия у него, конечно, не было, и шапки не было, на лбу кровь, в глазах та же самая замкнутость.
— Не брехать! — угрожающе крикнул Талис. — В лесу встречались, про конституцию-проституцию толковали, а тут сразу незнакомы.
— Никогда я его не видал, — ответил я. Я не чувствовал ни страха, ни волнения, только сердце как будто зажали двумя ледяными глыбами.
— Ага, а других видал?
— Кого других?
— Эй, малый! — Талис ткнул меня паспортом в лицо. — Спрашиваю только я! Если еще раз, зубы проглотишь!
Я промолчал.
— Рассказывай все про бандитов! — продолжал Талис. Но во мне уже возникла уверенность, что он действует наугад. Я закричал, словно от отчаяния:
— Я работаю у хозяина Клигиса, живу в лесу, чтобы легкие поправить. Хозяин послал меня за водкой, а вы отняли талоны и грозите выбить зубы за какие-то дела, о которых я ничего не знаю.
Талис вскочил, казалось, сейчас он меня ударит. Но нет, только пригрозил:
— Этаких больных я задерживаю, чтобы выдрать легкие и посмотреть, какие они больные. — Потом приказал Берману: — Артур, уведи этого осла, пусть душу к покаянию приготовит. Ты у меня запоешь, падаль!
Не очень вежливо меня втолкнули обратно в кутузку.
Я сидел на нарах и ждал, а дальше что?
И тут я услышал рев. У кого-то вырвался болезненный вопль, но тут же стих, как будто истязаемому заткнули рот. Взволнованно заметался я по клетушке. Это что, Талис палачом работает? Дикий вопль, потом полное молчание. Я застыл на месте и прислушивался, но все молчало. Полчаса, час? Кто это знает.
Потом звуки эти повторялись, но всегда глохли. Время тянулось ужасающе медленно, наконец в зарешеченном оконце сгустились сумерки. Я услышал приближающиеся шаги, резкие выкрики и опустился на нары — коленки просто не держали.
