– Ну вот, пап! Тогда врачей еще меньше было. А больных, наверное, больше здесь было, чем сейчас. Почему он туда поехал?
– Но в Европе были врачи, а там не было.
– А если бы выучить тех, которые знают их жизнь, негров, и пусть там лечат? А, пап?
– На все вопросы не ответишь, во первых. А во вторых, сейчас так и делают – учат, и они уезжают домой.
– Почему же Швейцер так не делал?
– Много сложностей на пути было. К тому же он миссионер, христианство распространял по белу свету.
– А он известен был как кто больше всего? Врач, музыкант, философ?..
– Все вместе. Он получил Нобелевскую премию мира в основном как врач подвижник.
– Ну, а ты разве не врач подвижник?
– Как говорит в таких случаях дядя Филипп: «Молчи, дурак, за умного сойдешь». Что привязался с этим Швейцером!
– Да я не пойму, пап, за что он такой знаменитый. Он ведь не большой ученый как врач, а премию дали как врачу.
– Я ж тебе говорю. Он в Африке лечил, а не в крупном европейском городе, как я, например.
– Здесь вас много, а там один на виду. Так?
– Приблизительно так.
– Тогда понятно. На виду, значит. А то ведь ты вон сколько работаешь, а вот премию не дают.
– Держи пятак – метро уже.
На птичьем рынке они пошли прямо к собакам. Галя, увидев продающуюся сиамскую кошку (почему-то они продавались среди собак), тут же выступила с интерпелляцией: а не купить ли. Но решили сначала осмотреть весь рынок. Тут же произошла трогательная встреча какого-то дога с Сашей. Они как будто искали друг друга. Саша подошел погладить, а дог в ответ приподнялся, положил Саше лапы на плечи. Саша тоже обнял его в ответ. Взрослый бы испугался, но Саша не подумал ничего плохого, он правильно понял: собака хочет обняться – и он с удовольствием. Хорошо, что Галя не видела, а Женя увидел уже, когда их дружеское соединение не вызвало никакого сомнения в обоюдном доброжелательстве. Затем они долго стояли у коробки, по краю которой свисало около десятка головок маленьких боксерчиков. Одного щенка Саша вытащил из ящика. Щенок был весь в крупных складках, как будто кожа была рассчитана на десять таких объемов.
Битых три часа они ходили и смотрели на самую различную живность. В какой-то момент Мишкин воскликнул:
– Господи, сколько живности то… – Сказал и вдруг остановился. Вернее, продолжал идти, но мысль остановилась, вернее, мысль продолжалась, но на одном месте. Он стал вспоминать что-то связанное с «живностью».
«Что? Что? А! Вчерашний разговор. Да и разговора-то почти не было, а весь, как отпечатанный, остался в голове:
