– Он же на перемене, вслух, всем. Там так сказано, что, если вы хотите иметь дома тирана, заведите таксу, они очень хорошо ориентируются в характере каждого члена семьи и к каждому подбирают свой ключ, пользуются слабостями каждого индивидуально.
Вошла Галя:
– Сейчас уже все будет готово, а вы не одеты. Саша, почисть ботинки себе и папе. Женя, погладил бы брюки.
– Хлебом не корми – дай поруководить. И так сойдет.
– Кончится ведь тем, что мне придется.
– И правильно. Я тебя для какой должности взял?
– Пошел! Иди, Саша, чисти, чисти. Ну, хоть поставь тарелки на стол.
– Это можно.
Все занялись делами.
Наконец поели. Надели чистые ботинки. Галя достала пиджак из шкафа и подала Жене.
– Ну, сынок, по дороге проведешь курс ликвидации безграмотности среди нас по собачьей линии. К каким собакам как на сегодня мир относится. Как там в ваших ревю собачьих написано.
– Ладно, вот собачьи журналы, а я у тебя книгу о Швейцере взял, но не понял, кто он.
– Ну у, мужики, это ж надолго. Пошли.
– Пошли. А кто против? О Швейцере я и по дороге расскажу.
Пошли. До метро шли пешком.
– Так вот, парень. Швейцер был такой, даже не знаю, как сказать – француз он или немец. Родился он в Эльзасе. Поэтому-то француз, то немец. И говорил и писал он и на том и на другом языке. Пожалуй, он все таки больше немец. Он был крупный богослов-философ, крупный музыковед баховед, крупный знаток строения органов и крупный музыкант, исполнитель Баха на органе. А в сорок лет он еще закончил медицинский факультет ко всему этому и уехал в самую глубину Африки, в Габон, людей лечить.
– А почему так поздно окончил медицинский?
– Он не собирался быть врачом, занимался совсем другими делами, но под сорок лет решил, что его нравственный долг помогать тем людям, которым хуже всего. И пошел учиться на врача.
– А что, африканцам хуже всего?
– Он считал, что европейцы, не понимая жизнь африканцев, своим присутствием разрушили весь жизненный уклад их, и он, так сказать, поехал за это платить, искупая, так сказать, вину европейцев.
– Он-то ведь тоже европеец.
– Потому и поехал.
– А он почему думал, что понимал их жизнь? Может, он тоже разрушал?
– Может. Но он так понимал свой нравственный долг. И более полвека провел в Африке, так как там очень много больных.
– А в Европе разве мало больных? Вот ты и дома не бываешь, говоришь, врачей не хватает. А Швейцер давно жил?
– Умер он в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, а уехал в начале века.
