– Не понимаю, почему не говорили. Вам-то, Евгений Львович, и так все ясно. Рак Фатерова соска. Иссек. Вот и все. Наверное, слово «рак» стеснялись произнести.
Мишкин молчал, изучая трещинки на потолке возле лампы. Потом посмотрел в окно и, не глядя на Илью, резко произнес:
– Врешь. Для Фатерова соска я последние два месяца слишком плохо себя чувствовал. А желтуха была бы сразу…
Илья уткнулся взглядом в пол и мысленно взмолился о пощаде. И снова не дождавшись ответа, Мишкин продолжал как бы сам с собою:
– Да, ладно. Какая разница. Иссекли, говоришь? Черт их знает. Желтуха-то прошла. Но ведь и от паллиативной операции проходит… Ладно, к черту. Сказано же: многие знания – многие печали. Работать надо…
– Вот так, – оживился Илья. – Сразу? Вы настоящий большевик, шеф.
– Ненавижу, когда меня так кличут. Терпеть не могу это слово!
– Какое – «большевик» или «шеф»?
– «Большевик» – это ирония и насмешка. Потому и не люблю. А «шеф» – серьезно…
Вошла Галя. И сразу к делу. Дело всегда помогает отвлечься от главных дум и проблем. Делаешь, значит знаешь; а знаешь – думать не надо. Знаю – молчу и делаю. А Галя знает – нужна капельница. Хотя, может быть, она и не нужна уже. Но лучше знать, что надо делать. И Галя за капельницу.
– Жень, зачем отказался от капельницы? Надо сделать напоследок.
– Что – зачем?! Живот не болит. Функционирует нормально. Рана зажила. Температуры нет. Какую интоксикацию ты хочешь победить? По показаниям и знаниям надо лечить, Галина Степановна, а не по эмоциям и вдохновениям.
Такой спор был Гале на руку. За годы совместной жизни к подобной манере разговора она уже привыкла и приспособилась.
– Ладно дурака-то валять. Я тебя прошу. Завтра выписываемся. Сегодня сделаем последний раз.
Мишкин испепелил жену взглядом, потом покривился и махнул рукой.
– А, с тобой говорить, что в Стену Плача стрелять. Делай как знаешь… Как хочешь.
– Ну при чем тут Стена Плача?!
– Ну, делай, делай! Лучше делать, чем думать.
Разумеется, капельница была наготове. Медленно начала поступать жидкость в вену. Галя болтала с Ильей о несущественном, в то же время регулируя темп вливания. Так и шло – трепались быстро – чтоб не говорить о важном, капало медленно, хотя и это тоже было уже несущественно.
Неожиданно Евгения Львовича стало трясти. Так иногда бывает – не частое, но и не уникальное осложнение, которое может случиться при любом переливании жидкостей. Мишкин до глаз накрылся одеялом, посинел – Галя побледнела. Кинулась класть грелку к ногам. Из-под одеяла торчал один негодующий глаз. Оттуда же донесся и приглушенный голос:
