— Неужели? До сих пор?
— До сих пор. Говорят, даже кой-какие товары в погребе хранит. А так тихий, работящий. И честный. Не подкопаешься. Набожный. Любой разговор на бога переведет. Но враг. Скрытный, злобный.
— Он-то не опасен, — сказал я. — Какая за ним сила?
Иван Матвеевич помолчал, задумался. Потом сказал:
— Не тот враг опасен, который силен, а тот, который знает твои слабости. — Опять помолчал. — Что-то долго не дают!
И как раз зазвонил телефон. В прокуратуре дежурил Воеводин.
— Шерлоку Холмсу привет! — послышался в трубке его ехидненький голос.
Я сухо, стараясь бесстрастно, попросил его связаться с областной прокуратурой: пусть возьмет подписку о невыезде с Морковина Василия Григорьевича, а также надо узнать, кем он работает на оружейном заводе и делают ли там револьверы. И сразу — позвонить сюда.
— Будет сделано, Шерлок Холмсик! — все с той же ехидцей сказала трубка далеким голосом Воеводина. — Что-то, сэр, нет от вас ободряющих рапортов.
Я промолчал, положил трубку.
— Да, дела, — вздохнул Гущин.
— Теперь остается только ждать, — сказал я. — До утра. Если остановиться на Василии.
Иван Матвеевич опять замахал руками.
— Но я не могу остановиться на Василии, — продолжал я. — Есть еще Морковин-старший. Сыч. И поэтому будем разбираться дальше. Понимаете, Иван Матвеевич, мне надо не только найти убийцу. Мне надо определить мотив убийства. Без этого и уголовное дело я не могу возбудить. Вот Михаил. Очень он меня интересует. Расскажите о нем еще. Поподробней.
Иван Матвеевич нахмурился.
— Да, Михаил... Вам трудно даже понять, какая это потеря для меня, для колхоза. Не можем мы без молодежи, на них вся надежда. Новые люди растут. Удержать их — вот проблема. В город тянутся. Ну, вы понимаете. Город есть город. Не нам чета. После уборки клуб им заложу. И одно обязательно надо знать об этих парнях и девчатах. Они деревенские, они здесь выросли. И любят они, понимаете, землю, наш простор. Часто сами не понимают, что любят. А любовь эта — великая сила. И она новая у них, не собственническая. Что бы там ни говорили, наши это ребята, в советское время выросли. Только очень важно, чтобы они чувствовали себя хозяевами на своей земле. Настоящими. Без этого чувства нет крестьянина, нет колхозника. Чего там, было время, когда исконное мужицкое чувство — хозяйское отношение к земле — ногами топтали, в дурака превратили землепашца. Слава богу, сейчас все меняется к лучшему. Так вот, Михаил Брынин. Крестьянский парень, истинный. А ведь тоже после армии не вернулся бы, куда-нибудь на завод бы пристроился. Сейчас думаю: лучше б пристроился... Я ему письма писал. Я всем моим парням письма пишу, каких в армию проводили. Крестьянские вы, мол, ребята, вспомните наши края. И обещаю. Все им обещаю. Золотые горы. Обманываю? В данный момент — да. Но ведь перспективу надо видеть. Не знаю, сколько писем Михаилу написал. Много. По ночам приходится. Днем-то когда? Сначала не отвечал. Потом первое письмо получил, второе. Миша в танковых войсках служил. Одно его письмецо я сохранил. Сейчас покажу.
