— О чем они говорили?
— Да разве слышно? Далеко ведь. Только голоса — гу-гу, гу-гу. И все.
— Не дрались?
— Да нет, не дрались. — Надежда Никитична подумала. — Вроде только Мишка в грудь Ваську толконул.
— А Морковин на это что?
— Не видела. Домой пошла. Что мне на их глядеть? Петухов, что ль, молодых не знаю. Как они на месте топчутся. Да и дождь сыпал меленький.
— Значит, чем ссора кончилась, вы не видели?
— Я же вам говорю — домой пошла.
— А выстрелы вы слышали?
— Как же, конечно, слышала. Соседи, считайте. Через пять дворов.
— Много времени прошло с тех пор, как вы от козы ушли?
Надежда Никитична что-то заволновалась.
— Нет... Совсем мало. Постойте. Ну, пришла. В сенцы вот ведро с водой внесла. Хотела курям ячменя бросить. И здесь... Да, в самый раз... Он и стрелял.
— Кто он?
— Откуда ж я знаю, кто. Вы следователь, вы и узнавайте.
— Так сколько же прошло времени?
— Мало. Минут пять. Может, чуть боле. Вот и все, что видела. Поросенок у меня некормленый. Вы уж не обессудьте.
И она пошла в сени.
— Суровая женщина, — сказал Фролов. — Вот так. Что же, Петр Александрович, еще один подозреваемый?
— Выходит.
— Надо брать Морковина.
— Какого? — спросил я и начал злиться.
— Старшего.
— Почему именно старшего?
— Надо же действовать. Возьмем старшего, посмотрим, как поведет себя Василий. Подозреваемый берется в несколько часов. А вы...
— Явно подозреваемый, — перебил я его. — Завтра. Никуда от нас Морковин-старший не денется. Если, конечно, он убийца.
— Тогда взять обоих. — Фролов передернул плечами. Привычка у него такая, что ли? — И перекрестный допрос.
— Все-таки давайте завтра, — сказал я, с трудом сдерживая раздражение.
— Вы ведете расследование, вы и решайте. Только мне непонятно, почему завтра?
— Вы с квартирой устроились? — спросил я.
— Устроился, — недовольно сказал Фролов.
— Идите отдыхайте. Встретимся утром в правлении. И пусть участкового подменит этот, молодой. Скажите: со двора Морковиных глаз не спускать.
Мы отчужденно попрощались.
Я и сам не знал, почему завтра. Я чего-то ждал. Чутье? Интуиция? У меня было ощущение, что еще сегодня что-то прояснится.
Бабка Матрена все еще суетилась у летней плиты во дворе.
— Ходют, ездют, — ворчала она. — Никакого порядка. Просто спокоя нет. Когда на стол подавать? Вы-то как? Сейчас вечерять будете?
Есть не хотелось.
— Нет, нет, спасибо. Я Ивана Матвеевича подожду.
Я прошел в горницу. Свежо пахло вымытыми полами; мирно тикали ходики; лампадка слабо горела в божнице перед иконой. Было здесь старое, с протертыми подлокотниками кресло, и я сел в него. Почувствовалась усталость.
