«Морковин-старший или Морковин-младший? — подумал я. — Еще не хватает только кого-то третьего».
Вошла бабка Матрена. Села на лавку, расправила юбку и аккуратно сложила руки на коленях.
— А Василий-то Морковин, меньшой, с бабой своей в город подался, домой, — сказала бабка Матрена. — От греха подале.
Меня прямо выбросило из кресла.
«И этот болван участковый не сказал. Только за Сычом следят».
— Когда?
— Да уж часа два, должно. Петька Охотин самосвал в город гнал и прихватил их. Да вы чего это?
— Ничего, ничего. — Я опять опустился в кресло.
«Если он — далеко не уйдет. Уехал... Может, совпадение? Уехал. Позвонить, чтобы встретили? Арестовали... Нет, нельзя же все выстраивать только на подозрениях, на догадках. Ссорился с Михаилом у яблонь... Ну и что? Мало ли люди ссорятся. Уехал? Что здесь криминального? Не понравилось, с родителями повздорил. Да, Нина... Что у них было? И какие отношения у Михаила и Василия? Скорей бы Иван Матвеевич приезжал».
— Все ездют, ездют, — ворчала бабка Матрена.
— Хороший у вас председатель? — спросил я, чтобы отвлечься от своих путаных дум.
— Правильный мужчина, — сказала бабка Матрена. — С народом, верно, крут бывает. Дык разве ж с нашими лиходеями можно по-людски? Обленились при тодышних председателях. Да и то, какие председатели были? Одно прозвание. Етот в свою сторону, другой — в свою. Считай, все мужики, какие есть в деревне, председателями перебывали. И чего учудили? Изделали промеж себя уговор — кого по очередке в председатели ставить. Поставят мужика — он себе избу за колхозные средства сколотит. Или там корову приобретет. Ну, на собрании яво скидают, не справился, мол, и другого в председатели, кого очередь приспела. Тот, понятно, свою выгоду блюдёть. И спешит, конечно — до собрания надо поспеть. Так я вам скажу, до Гущина одна растошшиха в колхозе была. Бедовали. Коров в иную зиму соломой с крыш кормили. Задашь ей, разнесчастной, етой гнилой соломы, только что кипятком обдашь, а сама слезами горючими заливаешься.
— А сейчас как живете? — спросил я.
— Ну! Жизнь покультурнела.
— И давно у вас Иван Матвеевич председательствует?
— Да уж шестой год, дай бог ему здоровьечка.
Бабка Матрена еще чего-то говорила, но я уже плохо слышал. В моем сознании четко стучали ходики: «тан-тан, тан-тан...» Я засыпал. Видно, сказались напряжение и усталость. «Кто-то из Морковиных убил», — подумал я в полузабытьи.
Разбудил меня Иван Матвеевич. Он был возбужден, шумно дышал, быстро двигался по комнате, занимал ее почти всю.
